Мокрушники на довольствии
Шрифт:
– Возможно, я и обмолвился о том, что заинтересован в скорейшем завершении следствия, – ответил он. – Но ведь не я командую полицейским управлением.
– Это мне известно, сэр. Но полиция проявляет неуемное рвение, пытаясь вынудить Эда Ганолезе выдать Кэнтела. Легавые расстраивают всю нашу работу, проводят облавы, хватают людей и вообще всячески гадят нам. Мешают деятельности организации, а между тем, нам именно сейчас нужно, чтобы все шло как по маслу, иначе мы не сможем отыскать человека, который подставил Билли-Билли.
– Неужели управление полиции занялось такими делами? – с непритворным
– Да, сэр. И вся беда в том, что мы действительно не знаем, где Билли-Билли. Его видел только я, да и от меня он сбежал, когда явились легавые. И теперь никому не ведомо, куда он подевался.
– Так вы хотите, чтобы я вытащил шлею из-под хвоста, верно?
– Да, сэр.
– Ладно, посмотрю, что можно сделать. А какая вторая просьба?
– Мэвис Сент-Пол, – ответил я. – Убийца знал девушку, и у него были причины желать ее смерти. Ни я сам, ни кто-либо из моих знакомых ее не знал.
Быть может, вы расскажете мне, с кем она дружила? У кого были причины расправиться с ней?
Выражение лица Тессельмана неуловимо изменилось. Он опять стал похож на суетливого старика, бесцельно бродящего между аквариумами с тропическими рыбками.
– Не думаю, что у бедняжки Мэвис были враги, – сказал Тессельман. – Она была очень милой и хорошенькой девушкой. – Очкарик подался вперед и опять захлопал глазами. – Прекрасная девушка, – повторил он. – Могла бы стать хорошей певицей, не оперной, конечно: голос у нее был чистый и мягкий, но недостаточно сильный. Звенел, будто колокольчик. Знаете, она ведь хотела вернуться в театральное училище. Природа щедро одарила ее. Один мой приятель оплачивает постановки музыкальных комедий на Бродвее, и я уже говорил с ним о Мэвис. Он обещал подыскать для нее роль, как только Мэвис выучится и наберется опыта. Ее ждало прекрасное будущее. Такая хорошенькая девушка...
– Может быть, кто-то недолюбливал ее, вы не знаете?
– Да кто мог ее недолюбливать, такую милую девочку. Она была еще совсем ребенком. Все ее любили...
– В таком случае, с кем она дружила? Круг ее знакомых?
– Я знал лишь немногих, – ответил Тессельман. – Вероятно, ее бывшая соседка по комнате сумеет помочь вам лучше, чем я. Ее зовут Бетти Бенсон.
– Я уже слышал о ней. У меня есть ее адрес, но я еще не ходил туда.
– Она могла бы вам помочь, – Тессельман положил свои костлявые суетливые руки на стол и уставился на них. – Такая милая девушка. Все ее любили.
В дверь постучали. Тессельман поднял глаза и крикнул:
– Войдите!
Дворецкий просунул голову в кабинет и сообщил:
– Мэйбл рожает, мистер Тессельман.
– О! – Тессельман тотчас преобразился, вновь превратившись в старого суетливого чудака; грусти, навеянной разговорами о Мэвис Сент-Пол, как не бывало. Он поднялся и торопливо обошел громадный стол. – Идемте! – позвал он меня. – На это стоит взглянуть.
Он затрусил по коридору, по-стариковски шаркая ногами, а мы с дворецким устремились за ним. Вся наша компания сгрудилась возле аквариума, в котором плавала Мэйбл со своими новорожденными детенышами. Тессельман принялся орудовать маленьким сачком, вылавливая мальков и отсаживая их в большую колбу, наполовину наполненную водой.
– Они прекрасны, мистер Тессельман, не правда ли? – сказал Смокинг.
– Прекрасны, – откликнулся Тессельман таким же голосом, каким говорил о Мэвис Сент-Пол.
Я посмотрел на старика. Он не вызывал доверия. Слишком уж быстро происходили перемены. Казалось, они подчинялись какому-то сложному расчету.
Он превозносил достоинства покойной Мэвис Сент-Пол таким же тоном, каким расхваливал своих тропических рыбок, пожирателей собственных чад.
Мне больше нечего было там делать, да и Тессельман, похоже, напрочь забыл обо мне и о нашем разговоре, поэтому я сказал:
– Что ж, мистер Тессельман, кажется, мы обсудили все, что нужно. Я, пожалуй, пойду.
– О, да, – ответил он, отворачиваясь от своих рыбок. Тессельман на миг замер и малость похлопал глазами. – Повидайтесь с Бетти Бенсон, она расскажет вам о друзьях Мэвис, – посоветовал он мне и снова принялся орудовать сачком.
– Повидаюсь, – ответил я. – А вы не забудете о шлее, ладно?
– Да, я позвоню нынче днем. А, попалась, маленькая пройдоха!
– Я сам найду выход, – сказал я.
– Держите меня в курсе, – бросил Тессельман, не отводя глаз от рыбок.
– Хорошо, сэр.
Я миновал коридор из ужастика, лестницу из «Унесенных ветром», гостиную из рекламного приложения к журналу «Лайф» и вышел на улицу к своему «мерседесу». Я немного посидел за рулем, собираясь с мыслями. Тессельман предстал передо мной по меньшей мере в трех разных лицах, и только одно из них – лицо человека умного и расчетливого, показалось мне истинным.
Увлечение рыбками можно было рассматривать как некую отдушину, отдых от мыслительной деятельности. Собственно, этой цели служат все увлечения.
Но к чему эти крокодиловы слезы по Мэвис Сент-Пол? Тессельману почему-то нужно было внушить мне, будто он относился к Мэвис Сент-Пол не как к очередной любовнице, а гораздо серьезнее. Но зачем? Ответ на этот вопрос мог оказаться весьма интересным.
На обратном пути в город я остановился у телефонной будки и позвонил Эду, чтобы сообщить добрую весть о Тессельмане.
– Ищейки отозваны, – сказал я.
Эд ответил, что по-прежнему нет никаких известий ни о Билли-Билли, ни от него самого, и тогда я спросил, чем мне лучше заняться – поисками Билли-Билли или охотой на подставившего его умника.
– Забудь о Билли-Билли, – сказал Эд. – Где бы он ни прятался, полиция не может его отыскать, значит, место достаточно надежное. Найди подонка, который заварил кашу, а о Билли-Билли мы можем не волноваться.
Стало быть, моя следующая остановка у Бетти Бенсон, проживавшей в Виллидж, на Гроув-стрит близ площади Шеридана.
Гроув-стрит, естественно, была улицей с односторонним движением и вела в противоположную от цели моего путешествия сторону. Я попытался объехать квартал, что совершенно невозможно сделать в Гринвич-Виллидж, и в конце концов оказался на Гроув-стрит, между двумя «фольксвагенами», в полутора кварталах от нужного мне дома.