Моль
Шрифт:
Именно это признание и позволяет вспомнить 24 августа 1922 года, когда к дощатой и ветхой пристани, ровно в шесть часов вечера, приткнулся крохотный пароходик, совершавший рейсы между Киевом и Трухановым островом.
Автору точно известно, что пароходишка к Трухановской пристани пришвартовался именно в шесть часов вечера. Если бы это произошло в пять или в семь часов, то многое, о чем будет рассказано дальше, могло бы и не случиться, или случилось бы, но уже где-то в стороне от магистральной линии развития сюжета.
Пароходик пришел
Основательна ли была такая ненависть к Семыхину? Разбираться в этом вряд ли стоит. К тому же живой Семыхин займет лишь несколько страниц, и потом исчезнет навсегда, вновь возникая только в чьих-то воспоминаниях или в ссылках на его слова и дела.
Хотя сам по себе Семыхин ненадолго привлечет внимание читателя, Автор всё-таки считает нужным сказать: прислушиваясь к осторожным разговорам на острове, легко было догадаться, что он не зря прятался среди тихих поселковых жителей. И потому нечего удивляться радости инвалида, бывшего акцизного чиновника Акима Власовича Петрова, как раз в шесть часов вечера проходившего с удочками мимо пристани и заметившего Семыхина с чемоданом.
— Смотри, Васильевна, — прошептал инвалид жене, провожавшей его к месту рыбной ловли, — гляди-ка: Семыхин, слава Богу, в путь собрался. С багажом. Может, в каком-то другом месте могилу себе найдет.
— Пусть бы так, — ответила Васильевна. — И чего только земля злодея терпит? Вчера, вот, он опять заявился к нашему соседу, ну, к отцу Володи. «Выкладывай, — потребовал, — что у тебя есть! Часы золотые и золотые царские десятки, не жалей, если хочешь, чтоб сын твой в живых остался». А Володя-то, сынок ихний, сам знаешь: белый офицер.
— Вот с чего ночью Семыхин с Варькой бушевал! Раздобыл, видать, стариковские десятки, — задумчиво прошептал инвалид. — Идем, Васильевна.
Они миновали пристань и, не оглядываясь, пошли дальше, толкуя о своих маленьких житейских заботах. И потому, конечно, не знали, что Семыхину попасть на отходящий в шесть часов вечера пароход не удалось по причине весьма простой: в тот самый момент, когда он поднял свой чемодан с земли, кто-то совсем рядом буркнул:
— Погоди! У меня с тобой разговор предстоит.
Семыхин вздрогнул, но не от страха, а от удивления, что нашелся такой отчаянный, который днем не только не побоялся что-то приказывать, но и положил руку на его плечо.
Явно наслаждаясь предвкушением предстоящей расправы с нахалом, Семыхин с ленивой медлительностью оглянулся и… и вдруг заулыбался, растерянно бормоча:
— Суходол? Тоись, товарищ Суходолов! Откуда в наши края попал? А я, вот, смотри, уезжаю.
— Останешься, — вяло произнес Суходолов. — У меня с тобой разговор состоится.
— Да как же? Видишь, я собрался. По делам, значит. Так что будь здоров!
— Ой, чудак! — рассмеялся Суходолов. — Я к тебе, к старому другу-приятелю, в гости, а ты смываешься. Это же невозможно! Я спешил, боялся опоздать, тревожился, ну, думаю, может дорогой товарищ и бывший соратник Семыхин помёр, или, думаю, с ним какой несчастный случай приключился. А он — «будь здоров!» Так же нельзя! Плюнь, и пойдем к тебе. Ты у кого живешь?
— У Варьки. Только, знаешь, решил я с ней кончать. Стерва!
— Стерва? Пустое: она всегда была стерва. Идем! Посидим у Варьки. Закусить у тебя, чай, найдется?
— Закусить? — растерянно спросил Семыхин. — Найдется, а вот водки…
— У меня есть. Варька что? На старом месте? Тогда шагай за мной.
Семыхин покорно двинулся за Суходоловым, а встретившую Варьку поспешил успокоить, что, значит, раздумал он пока уезжать, и вообще привел знакомого и дружка, то есть товарища Суходолова.
— Брось болтать! — остановил его Суходолов. — Я к тебе, ну, по чарке выпить, а потом и за дело.
— Какое может быть дело! — попробовал отшутиться Семыхин, но осекся под тяжелым взглядом гостя, и закричал на Варьку: — Чего глаза вылупила? Подавай на стол!
Варька засуетилась, принесла огурцы, лук и калач. Увидев, что Суходолов вынимает из портфеля бутылку, она поставила три стакана и, немножко потоптавшись, осторожно присела к столу.
Суходолов выбил пробку из бутылки и не поворачиваясь к хозяйке, сказал:
— Ты, Варька, здесь лишняя. Я с ним посижу. Уходи!
Она посмотрела на покорно молчавшего Семыхина, потом плюнула в его сторону и пошла к двери.
— Ладно. Я через час вернусь. Так что водочки и мне оставьте. Хоть на донышке.
— Уходи! — повторил Суходолов. — И не возвращайсь.
— Как «не возвращайсь»!? — взвизгнула Варька. — А где я ночевать буду?
— Где хочешь, — ответил Суходолов. — Хоть под пристанью.
Хозяйка выскочила с проклятиями. Когда ее голос затих вдали, Суходолов сел на кровать и, прищурив глаза, принялся рассматривать Семыхина. Тому это так не понравилось, что на всякий случай он осторожным движением локтя проверил, в порядке ли карман. Убедившись, что всё на месте, Семыхин спросил:
— Ты что глядишь? Не признаешь, что ли? Иль перемены какие находишь?
— Вроде бы, — согласился Суходолов. — Перемены имеются. Так что давай выпьем. За радостную встречу, что ли.
Плохо скрытая в словах Суходолова угроза встревожила Семыхина. Пробуя спрятать страх перед непрошенным гостем, он ненужно быстро потянулся к бутылке.
— Дай-ка я сам, — всё с той же пугающей смешинкой сказал Суходолов. — Твоя закуска, моя выпивка. Коммуна, понимаешь?
— Об какой коммуне речь идет? — вздрогнув, спросил Семыхин. — Всё это пустое. Я для тебя, товарищ Суходолов, и души не пожалею.