Молчать, чтобы выжить
Шрифт:
Это был второй урок, который Лев Камакин извлек из жизни. Никогда не рискуй бульшим ради малого. Если уж ставить на карту собственную свободу, то только ради большой цели (читай — большого барыша).
В школе Камакин учился неважно. Геометрию он любил, особенно процесс доказательства теорем (стоя в очередной раз у доски и отвечая урок, он вдруг понял, что благодаря умению весомо излагать свои мысли можно доказать все что захочешь), а вот алгебра ему никак не давалась. То же было и с русским языком. Лёва терпеть не мог заучивать правила — все эти «жи-ши — пиши через „и“ и тому подобную чушь.
Время меж тем текло, и из маленького, растерянного мальчика Лев Камакин превратился в сильного, уверенного в себе молодого человека.
Мать Льва Камакина, Дарья Петровна, делала все, чтобы ее сын одевался и питался не хуже других. Образования у матери никакого не было. Днем она работала санитаркой в больнице, а на ночь уходила в нотариальную контору, куда ее устроили (между прочим, по большому блату) сторожем. По ночам она вязала на продажу носки, рукавички и шарфы, что тоже приносило определенный доход. Так ей кое-как удавалось свести концы с концами.
— Ничего, родители наши жили, и мы не помрем, — часто говаривала Дарья Петровна, когда ей приходилось работать сутки напролет не смыкая глаз.
Когда Леве исполнилось семнадцать лет и необходимость выглядеть «не хуже других мальчиков» стала для него еще насущней, Дарья Петровна нашла себе еще одну подработку. Она стала приходящей домработницей в семье профессора Брудерера. Это была интеллигентная и приличная семья. Единственная сложность состояла в том, чтобы убрать кабинет профессора, не передвинув при этом ни одной из тетрадок или книжек, которыми были завалены стол и шкаф Брудерера.
Со временем Брудереры так привыкли к постоянному присутствию Дарьи Петровны, что стали считать ее чуть ли не членом семьи. Иногда она оставалась у них после уборки, чтобы поужинать вместе со всеми или посмотреть телевизор.
Во время одной из таких посиделок у Дарьи Петровны возникла мысль: а что, если познакомить с Брудерерами сына Леву? Как знать, вдруг он им понравится? Профессор Брудерер — человек влиятельный, он поможет сыну поступить в институт, а там, глядишь, и в аспирантуру. Дарья Петровна поговорила об этом с сыном. Лев внимательно выслушал ее, а потом сказал:
— Извини, мам, но, пока ты работаешь в этом доме, я туда ни ногой.
— Почему? — удивилась мать.
— Потому что мы для них — слуги. А я не хочу, чтобы на меня смотрели как на слугу.
Дарья Петровна вздохнула, но ничего не ответила.
Годы шли… Лев Камакин пытался сделать карьеру. Он уже успел поработать мясником на рынке (в ту пору холодильник Камакиных ломился от свежего мяса, а у Льва появился первый автомобиль — подержанный 412-й «Москвич»). Потом Лева работал снабженцем в овощном магазине. А спустя еще какое-то время Дарья Петровна с удивлением узнала, что сын ее — важный человек. Однажды к нему приезжал советоваться сам заместитель директора ЦУМа!
Примерно тогда же Лева обзавелся собственной небольшой квартирой на Чистых прудах. Не забывал Камакин и об образовании. В двадцать два года он поступил заочно в политехнический институт.
2
Шли годы. Дарья Петровна старела. Лева был заботливым сыном, и ей давно уже не нужно было работать, чтобы прокормить себя. Однако она все еще ходила к Брудерерам. Когда сын спрашивал зачем, она просто отвечала:
— Сынок, я к ним привыкла. Я скучаю без них, да и они без меня.
— Но ты для них всего лишь служанка! — горячился Лев.
— А какая разница? — пожимала плечами Дарья Петровна. — Мне там хорошо, а это главное.
Однажды Брудереры пригласили Дарью Петровну на маленький семейный праздник по случаю присвоения главе семьи звания академика.
— А что, если мне сходить с тобой? — спросил вдруг Лев.
— Пойдем! — обрадовалась Дарья Петровна. — Брудереры — замечательные люди. Вот увидишь, они тебе понравятся!
Так Лев Камакин впервые оказался в доме Брудереров.
Профессор к их приходу успел выпить пару рюмок водки и, едва завидев на пороге молодого Льва, воскликнул:
— Так вот он, наш таинственный Монте-Кристо, о котором мы столько лет слышали, но не имели счастья лицезреть! Ну проходите, проходите!
За столом было весело. Водку в семье никто, кроме профессора, не пил, поэтому Брудерер страшно обрадовался, найдя в лице Камакина верного «собутыльника». Вдвоем они легко уговорили бутылку водки, после чего профессора потянуло на разговоры.
— Наука, молодой человек, это великая сила! — проповедовал Брудерер, размахивая в воздухе вилкой с насаженным на нее соленым корнишоном. — Она не просто открывает законы природы, она ими уп-рав-ля-ет!
— А может быть, ей это только кажется? — выразил сомнение Камакин. — Маркс вон тоже думал, что открыл законы общества, но само общество, как выясняется в последние годы, не…
— Я имею дело с законами физики, — горячо возразил профессор. — А они вещь объективная и непреклонная!
— Саша, ты, конечно, прав, но зачем же так кричать? — осадила профессора жена.
— Да ну вас! — обиженно махнул на нее вилкой Брудерер. И снова повернулся к Камакину. — Молодой человек, а как вы относитесь к кубинским сигарам?
Тот пожал плечами и скромно улыбнулся:
— Не знаю. Никогда не курил. Но, судя по тому, что в пору моей юности сигары продавались в советских киосках, курить их — удовольствие ниже среднего.
— Не стоит так уж сильно не доверять советскому вкусу. Просто кубинцы благодарили нас сигарами за помощь, которую мы им оказываем. Между прочим, за границей хорошие кубинские сигары стоят от двадцати долларов!
— За одну коробку? — удивленно поднял брови Камакин.
— Профан! За одну штуку! Так как, хотите попробовать?