Молния Господня
Шрифт:
— Обозначьте же для меня степень его глупости, Леваро.
Элиа бросил на начальника странно мерцающий взгляд. Потом пожал плечами, и поднял вверх дугообразные чёрные брови, словно говоря: «Видит Бог, вы сами этого хотели…», тихо уведомил инквизитора:
— Среди местных женщин бытует невесть откуда взявшееся убеждение, что достоинства мужчины находятся в непосредственной связи со строением его икр и запястий, и чем они мощнее, тем больший пыл проявляет мужчина на ложе. Эти особы разглядывали вас и решили, что в «дни милосердия» обязательно навестят Трибунал… — Элиа умолк, потому что в глазах Вианданте полыхнуло синее пламя, тот прошипел что-то то ли на генуэзском, то ли на болонском диалекте, причём сказанное отнюдь не принадлежало, видимо, к образцам высокого слога. Элиа развёл руками, давая понять, что он всего лишь сообщил услышанное и за него ни в коей мере не отвечает.
Когда Вианданте покидал собрание, Лаура Джаннини нежданно оказалась рядом и с вызовом спросила, правда ли, что мессир Империали отыскал убийц мессира Гоццано? Инквизитор с укоризной посмотрел на Элиа, хотя всерьёз, разумеется, не сердился, ведь тот разболтал своей пассии то, что завтра узнает весь город. «Да», ответил он и слегка поклонился. Донна Лаура дерзко выразила надежду, что также быстро будет найден и тот негодяй, что убил её подругу Аманду Леони. Леваро перехватил недоумённый взгляд инквизитора и, опережая его вопрос, торопливо сказал, что донна Джаннини имеет в виду Ликантропа.
На обратном пути Вианданте поинтересовался у Леваро, что тот скрывает? Что за Ликантроп, о котором он до сих пор ничего не знает? С обычной для веронца живостью прокурор воздел руки и очи горе. Этот жест призван был продемонстрировать инквизитору, что синьор Леваро абсолютно чист, ничего не имеет нужды скрывать, если же и не успел довести до сведения его милости некоторые обстоятельства этого дела, то лишь по той причине, что был по самые уши загружен расследованием дела Гоццано. Non posso farmi in quattro parti?! Не могу же я разорваться?!
Впрочем, была и ещё одна причина для молчания: рассказывать было нечего. «Подозреваемых и доносов нет. Два трупа молодых женщин — в них опознали донну Аманду Леони и донну Джиневру Толиди — отыскали на местном кладбище обезображенными и расчленёнными. Раны были не ножевые, но словно рваные зубами волка. И ещё одно обстоятельство: обеих женщины, и об этом знают только два денунцианта, поклявшиеся на Четырех Евангелиях молчать, заклеймили. Клеймо, судя по отпечатку на ягодицах, представляет собой какое-то жуткое тавро с дьявольской мордой, вписанной в пентаграмму, которая, в свою очередь, окружена полукругом, по форме напоминающим волчью лапу. Отсюда и пошло — Lupo mannaro, Оборотень, Ликантроп». «Ничего себе…». «Это не всё. Трупы нашли в объятьях скелетов, в разверстых могилах. Первый труп обнаружили вскоре после смерти Гоццано. Второй — около трех недель назад. По некоторым данным понятно, что убийца — мужчина». «Изнасилование?»
Леваро с отвращением кивнул.
— Да и не дотащила бы никакая баба трупы-то до погоста.
— Ваша подруга знала убитую?
— Нет, нет, умоляю вас, мессир Империали…
— Как же нет, — изумился инквизитор, — когда она сама говорит, что они были подругами?
Синьор Леваро вновь замахал руками. Его не поняли. «Да, донна Лаура Джаннини дружила с донной Амандой Леони, но зачем же говорить, что донна — его, Леваро, подруга? Для этого нет оснований…». Вианданте усмехнулся, но ничего не ответил. В конце концов, старая истина права. Ни один мужчина никогда ещё не попадал из-за женщины в лапы дьявола.
Если сам того не хотел.
На следующее утро, в воскресение, кафедральный собор Святого Виджилио, главный храм города, заполнили горожане. Молниеносное расследование смерти инквизитора Гоццано, поставившее в тупик весь город, наделало много шума, все только и говорили о проницательности нового инквизитора, когда же он, представленный князем-епископом Клезио, вышел на амвон, толпа ахнула и замерла. До этого отрывочные слухи о красоте мессира Империали уже ходили по городу, но распространяли их в основном скупые на слова денунцианты. Агенты Трибунала отмечали в новом инквизиторе талант следователя, о красоте же упоминали вскользь.
Разряженные аристократки и дочки богатых негоциантов пожирали его жадными глазами. Вианданте заговорил, его мягкий голос, как заметил Леваро, раздавался под сводами храма как органный глас и был слышен во всех углах.
— «Я есмь истинная виноградная лоза, а Отец Мой — виноградарь. Всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает; и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы более принесла плода. — Так говорит Господь Наш. — Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нём, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего. Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь и они сгорают».
Женщины обмахивались веерами и не спускали глаз с Империали. Грудь у многих волновалась, видимо, из-за глубокого смысла проповеди. Элиа стоял за спиной Клезио, наблюдая за впечатлением, производимым инквизитором на толпу. Тот завораживал и подчинял себе души, и это почти колдовское влияние Вианданте на паству немного пугало Леваро.
Сам Элиа временами содрогался, вспоминая пережитое им в доме лесничего. Да, ему преподали хороший урок, но больше всего его удивляло, что итогом этого вразумления стали для него самого рабская преданность Империали и ещё большее восхищение. Леваро не мог понять, что так влечёт его к этому человеку? Тонкий и изощренный ум, величие ли души или всё же эта неземная красота, к которой он поначалу был склонен отнестись столь пренебрежительно? Неожиданно Леваро испугался таящегося в этой красоте искуса — но для самого Империали. Как удержаться от блуда среди этих давно позабывших скромность и отбросивших женскую стыдливость похотливых баб, жаждущих только мужской плоти? Леваро поймал себя на неприятной мысли: а что если читающий ему проповеди о морали Империали не устоит сам? Велика ли праведность — быть святым в монастырских стенах! Но вдумавшись в собственные желания, Леваро понял, что боится и не хочет падения этого человека. Элиа неосознанно влёкся к нему едва сдерживаемым восхищением, и странно усиливался рядом с ним.
Сквозь пелену мыслей до него доносился глубокий голос Вианданте.
— Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы? Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые. Уже и секира при корне дерев лежит. Помните, всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь…
После службы по традиции был обнародован указ нового инквизитора, провозгласивший «дни милосердия». Формулы указов были отработаnbsp;ны годами и редко менялись. «Я, инквизитор Джеронимо Империали, назначенный и уполномоченный апостольской властью, всем жителям Тренто, какого бы состояния, ранга и сана они ни были, посылаю приветствие о Господе нашем Иисусе Христе. Прокурор-фискал Священного Трибунала доложил, что с некоторых пор в городе не производилосьnbsp; инквизиции, вследствие чего некоторnbsp;ые проступки против святой католической веры остались без наказания и кары. Сочтя эту петицию справедливой, издаю настоящий указ, предписывающий вам объявить обо всех, кто говорил слова еретические, подозрительные, безрассудные, непристойные, соблазнительные или богохульные против нашего Господа Бога и того, чему учит святая наша мать римская Церковь.
Если вы знаете о колдунах и колдуньях, заключивших тайный или явный договор с дьяволом, творивших непотребное, — надлежит сообщить об этом Священному Трибуналу.
Если вы знаете о людях, утверждающих, что нет ни рая для добрых, ни ада для злых, а есть только рождение и смерть, или богохульства против нашего Господа Бога, девства и чистоты Владычицы нашей Девы Марии — надлежит сообщить об этом Священному Трибуналу.
Если кто-либо хвалил секту Мартина Лютера и одобрял его мнения, говоря, что не нужно исповеди перед священником, что достаточно исповедаться одному Богу, что ни папа, ни священники не имеют власти отпускать грехи, что в освященной гостии нет истинного тела Господня и не надо молиться Святым и иметь иконы в церквах, и не нужно добрых дел, достаточно для спасения веры и крещения, и что клирики, монахи и монахини могут вступать в брак, а брак есть лучшее и совершенное состояние, и что не грех есть мясо по пятницам и в Великий пост и в дни воздержания — надлежит сообщить об этом Священному Трибуналу.