Молния Господня

Михайлова Ольга Николаевна

Аллоро выразил крайнюю степень недоумения. Что за вопросы волнуют сегодня инквизитора Тренто? Между тем они были сугубо академическими и задавались, чтобы скоротать время до ужина. Леваро был отправлен спать, чтобы с утра собрать данные денунциантов.

На вечерней трапезе синьора Тереза хлопотала у стола, по-матерински заботясь о своих новых хозяевах. Ей сразу понравился Аллоро, мягкий и вежливый, но лучшие куски неизменно попадали теперь на тарелку Джеронимо. Dio mio! Какой красавец! Сам он, трогательно простодушный и душевный, ласковый и открытый, с неподдельным любопытством болтал со старушкой, не забывая нахваливать её стряпню, которая, справедливости ради надо заметить, и вправду, стоила наивысших похвал.

«Как удивительно приготовлены равиоли! Ничего более вкусного он в жизни не пробовал! А сырный пирог с шафраном просто великолепен! Господин Гоццано тоже любил его?» Старушка махнула рукой. «Из покойного господина Гоццано, да будет земля ему пухом, чревоугодник был, признаться, никудышный. Никогда ничего не заказывал, что на стол поставишь, то и съест». «Может, он был ценителем вин?» — подмигнул Вианданте. «Какое там! Пил местное вино, всегда одно и тоже». «Вот и на тебе! А что же любил-то?» На лице синьоры Терезы застыло выражение недоумённой задумчивости. «А кто его знает, что любил господин инквизитор. Разве, что читал всё какие-то книги». «Где? В доме лесничего, по ночам? С господином Леваро?» «Нет. Он никогда не ночевал вне дома. А в доме лесничего комнатенка-то всего одна, он несколько раз встречался там с кем-то, скорее всего, по доносам. Не каждый ведь пойдет в Трибунал».

«А как выглядел Гоццано?»

Синьора Бонакольди присела к столу. «Лет ему было за сорок. Лицо имел приятное, глаза… вот как у господина Аллоро, тёмные, но длинные такие. Нос с горбинкой, подбородок круглый с ямочкой. Волосы он носил короткие, а как отрастали, они у него завивались». «Красивый был, да?» «Как с вами сравнить — так ничего особенного, ваша милость, а так, да, ничего был». Джеронимо лучезарно улыбнулся, дружески подмигнув синьоре Терезе. «Женщинам, стало быть, нравился?» Он наступил на больную мозоль. «У этих потаскух ни чести, ни стыда нет! Как завидят его, бывало, извертятся, будто на шило сели! Вырезы на платьях — это же срам один, а ещё в Церковь пришли!» Она махнула рукой. «Но господин Гоццано, вы не думайте, никогда…» Она умолкла и помрачнела, вспомнив обстоятельства смерти своего бывшего хозяина. Покачала головой. Тяжело вздохнула. «Ну, а господин Леваро?» «А что он… Вечно мотается, как заведённый, а так… Бедняга, жена умерла Великим постом, дети, двое — теперь сироты».

Разговор с кухаркой ничего не прояснил для Вианданте. Очевидно было, что если Гоццано и предавался некоторым недозволенным монахам усладам, то делал это осторожно. Впрочем, ввести в заблуждение наивную старушку труда бы не составило. Джеронимо попросил показать ему ход, о котором говорил Леваро. Синьора Тереза проводила его в подвал, где на правой стене темнела ниша, в углублении которой была небольшая дверь. Подземный ход был недлинным, и через несколько минут Джеронимо вышел к старой мельнице. До домика лесничего тянулась тропинка в три десятка шагов. Снабженный всеми ключами, он легко подобрал нужный. Распахнул дверь и остановился на пороге.

…Притон разврата Вианданте представлял себе иначе. Под пыльными сводами потолка нависали серые клочья паутины. Тёмный запертый шкаф, старое зеркало на стене в облупленной раме, деревянный стол и три стула с высокими спинками, их называли стульями Стоцци, — составляли всю скудную меблировку. Один из ключей подошёл и к шкафу. Внутри были несколько пыльных бутылок и стаканов, квадратная рама без картины и ящик со свечами.

Неожиданно Империали напрягся, не заслышав, но скорее — ощутив чьё-то приближение.

— Да, здесь не очень уютно, но прикажи он прибрать и обставить всё иначе, это было бы сделано за час. — В дверном проёме стоял Элиа Леваро. Инквизитор уже заметил, как легко и бесшумно, по-кошачьи, ходил денунциант.

— Я рекомендовал вам выспаться, Леваро.

— Благодарю, я это уже сделал. —

Фискал оглядел потолочные балки, заглянул в глубины старого зеркала. — Я же говорил вам, Гоццано не был блудником. — Его небольшие, но полноватые губы обнажили белые зубы, — но в каком блудилище больше мыслей о похоти, чем в келье аскета, а? — Элиа неловко усмехнулся. В глазах его снова мелькнули настороженность, тоска и что-то ещё, чего Джеронимо не понял.

Что ты знаешь об аскетах, Элиа? Инквизитор понимал, что Леваро, придя без вызова, имеет какую-то свою цель и молча ждал. Молчал и Леваро. Он обошёл стол, подвинул стул, смахнув с него рукавом пыль, сел у окна. Вианданте являл собой нечто весьма непонятное, и привело прокурора сюда именно желание определиться, до конца постичь этого человека. Леваро хотел сработаться с новым главой Трибунала, а для этого важно было не ошибиться в нём, угодить и приспособиться. Но сейчас, оказавшись наедине с Империали, фискал ощутил неожиданную робость. Молчание становилось гнетущим, и тут инквизитор, почувствовав замешательство Леваро, воспользовался растерянностью подчинённого. Вианданте тоже нужно было кое-что понять. Является ли Элиа доверенным лицом и осведомителем Дориа, это рано или поздно станет понятно, важнее было уяснить: кем он является вообще?…

Голос монаха стал вкрадчив и бестрепетен.

— Вы намекнули мне вчера, Леваро, на мои возможности, одновременно предложив и свои услуги. «Прикажи Гоццано — ему не то, что девку, а и поприличней бы чего нашли», сказали вы. — Голос и лицо Империали тоже приобрели несколько шутовские очертания, он точно скопировал интонации Элиа из вчерашнего разговора. — Покойник, стало быть, ничего не приказывал, но ваша готовность исполнить и не отданное распоряжение пленила меня… — На губах инквизитора запорхала улыбка, странно не вязавшаяся с отяжелевшим, сумрачным взглядом.

Леваро впился глазами в лицо мессира Империали. Чертова красота этого утонченного лица смущала его, сбивала с толку. Он не понимал этого человека. Накануне Леваро показалось, что новый инквизитор слишком красив, чтоб быть умным, потом, напротив, — что он слишком умён, чтоб быть честным. Но днём его странная фраза о подлости заставила его подумать… А сейчас он снова… Что за бестия! Теперь Леваро испугался. Перед ним стоял новый человек с глазами сфинкса и лицом восковой куклы.

Джеронимо видел метания Элиа, чуть наслаждался его замешательством и жалел его. Страшный удел мудрецов, роковое бремя больших умов, почти невыносимая тягота — мгновенно невольно постигать всё. В эту минуту он понял — внезапным прозрением, что не Леваро приставлен к нему. Не стал бы соглядатай так подставлять себя. Тот вообще не лез бы на глаза. Вианданте лучезарно улыбнулся и полушёпотом осведомился:

— Стало быть, вы готовы найти для меня всё, что я прикажу?

Леваро, всё ещё не отрывая встревоженного, растерянного взгляда от лица инквизитора, осторожно кивнул. Его взгляд выдал душевное смятение. Джеронимо стоя, свысока оглядывал фискала. Его улыбка стала ещё лучезарней, но в глазах промелькнуло что-то, что окончательно смутило синьора Леваро. Он безумно жалел о своем приходе сюда.

Инквизитор чуть наклонился к прокурору.

— Ну, и чем вы меня порадуете, Леваро? Чем может похвалиться Тридентиум?

Леваро растерянно молчал. Чего он хочет? Проверить его? Или, действительно, просто распутник, что при такой-то красоте более чем вероятно? Ведь ни одна женщина не устоит. Значит, он давно переступил через все обеты… Но какие странные глаза… Найти ему баб, в общем-то, труда не составит, но… Мысли Леваро конвульсивно проносились в голове, но лицо не успевало обрести к ним нужные маски. Однако следующая фраза инквизитора парализовала все его судорожные размышления.

Голос Империали смягчился, но в этой мягкости, как в кошачьих лапах, таились когти.