Молочные зубы
Шрифт:
Уродливая неровность рубца, спускавшаяся с правой стороны от пупка вниз глубокой шестидюймовой бороздой, всегда беспокоила ее. Алекс говорил, что эта деталь ее совсем не портит, наоборот, свидетельствует о ее внутренней силе, позволившей выжить, несмотря на перенесенные страдания. Сама же она не нуждалась в напоминаниях о тех отвратительных сиротливых годах, о затаившемся внутри нее враге или об убийственном безразличии собственной матери.
Как водится, первая операция, сделанная в семнадцать лет, вселила в нее такой ужас, что она отвергала рекомендации доктора Стефански до тех пор, пока не возникла опасность прободения кишечника. Поначалу сужение выводного канала отзывалось лишь легкой болью, и она сократила потребление
1
Болезнь Крона – тяжелое хроническое воспалительное заболевание желудочно-кишечного тракта, способное поражать все его отделы, от полости рта до прямой кишки.
– Не вырезайте слишком много! – молила она хирурга, словно он хотел не вернуть ей здоровье, а обокрасть.
Алекс поцеловал ее руку с побелевшими костяшками.
– Все будет хорошо, "alskling [2] , ты почувствуешь себя намного лучше и сможешь есть значительно больше продуктов.
Да, здравые доводы. Ее не столько пугала потеря изрядного участка тонкой кишки, сколько утрата неотъемлемого права испражняться на унитазе как нормальный человек. Ей доводилось видеть тех, кто вынужден был жить с илеостомией, таская с собой прикрепленные к животу пакеты. Но вот она не могла представить себя на их месте. От одной мысли об этом у нее тряслась голова – до тех пор, пока Ханна не вздрагивала и не бросала на нее сердитый взгляд, недовольно хмурясь, словно она уже взялась портить воздух в комнате.
2
"alskling (швед.) – дорогая, дорогой.
Сюзетте приходилось снова и снова брать себя в руки, чтобы не пугать дочь. Но несговорчивый разум продолжал свою игру, отказываясь отвлекаться на более радостные мысли в последовавшие за операцией недели.
А если еще одна фистула?
Эти страхи преследовали Сюзетту каждый день с тех пор, как ей назначили операцию. В последний раз свищ появился примерно через шесть недель после срочного хирургического вмешательства. Как-то утром она проснулась, чувствуя себя так, будто всю ночь проспала на кирпичах, которые проглотила накануне: лужа нечистот, ждавшая, когда ее осушат. После операции прошло восемь недель, так что вероятность осложнений пошла на спад. Алекс выдал очередную банальность в духе: «Проблемы надо решать по мере их поступления». Доктор Стефански заверил: «Нет-нет, просто продолжайте делать вливания, показатели воспалительных процессов у вас в норме». Но в голове крутился один и тот же вопрос: а если Алексу придется играть роль сиделки, меняющей грязные, вонючие пакеты в ране, которой не дано затянуться…
В дверь смотровой постучали, вырывая Сюзетту из раздумий. Иногда присутствие врача лишь усугубляло ее душевную травму, но на этот раз речь шла не о ней, а о Ханне. Она же пришла сюда как мать, причем мать заботливая, в отличие от ее собственной. Сюзетта приложила руку к животу, в который будто впились тысячи крохотных иголочек, а когда врач с более седой, по сравнению с предыдущим, головой стремительно переступил порог, заставила себя улыбнуться. Брови у него топорщились во все стороны, а из носа вызывающе торчали волоски, и Сюзетте с трудом удавалось смотреть доктору в глаза.
Он пожал ей руку и поприветствовал:
– Миссис Дженсен.
Как и все остальные,
– Никаких изменений с момента предыдущего обследования… Когда она его прошла? Два с половиной года назад? Череп, челюсть, горло, рот – никаких аномалий не выявлено ни томографией, ни осмотром. Стало быть, все хорошо, правда? Ханна у нас – здоровая девочка.
Он улыбнулся, а Ханна отвернулась.
– Значит… нет никаких?.. – Сюзетта старалась не выдать охватившего ее разочарования. – Ханна должна уже оканчивать первый класс, а мы ее даже в школу не можем отдать, потому что она не говорит. Мы не считаем, что ее надо отдавать в специальный класс: она сообразительна, я занимаюсь с ней дома, девочка очень умна. Умеет читать, считать…
– Миссис Дженсен…
– Это не пойдет Ханне на пользу, в такой изоляции ей будет плохо. У нее нет друзей, она не общается со сверстниками. Мы стараемся ее поддерживать и ободрять. Неужели ничего нельзя сделать, как-то помочь?
– Если у Ханны проблемы с речью, я знаю прекрасного логопеда.
– Мы уже обращались к логопедам.
– Она сможет пройти любые тесты. Речевая апраксия, семантическое прагматическое расстройство… – Он прокрутил на мониторе таблицу, что-то выискивая. – Нарушение слухового восприятия, хотя ее случай для этого представляется нетипичным. Вы обследовали ее на предмет данных патологий?
– На что мы ее только не проверяли. Она прекрасно все слышит, мышечная слабость нигде не выявлена, когнитивных проблем тоже не наблюдается. Я уже сбилась считать эти тесты, хотя они, по всей видимости, ее забавляют. Но не хочет говорить ни слова.
– Не хочет? – Доктор повернулся и посмотрел на Сюзетту.
– Не хочет. Или не может. Я не знаю. То есть… именно это мы и пытаемся выяснить.
Сюзетте стало неуютно, когда доктор начал переключать внимание с нее на Ханну и обратно. Она представила картину его глазами: дочь с полчищем тараканов в голове и мать – аккуратную и ухоженную, но с нервами ни к черту.
– Говорите, она умеет читать и писать? Стало быть, вы можете общаться с ней с помощью письма?
– Она пишет ответы в тетрадках, ничуть против этого не возражая. Мы знаем: наша девочка все понимает. Но когда просим ее выразить на бумаге свои мысли, чтобы наладить хоть сколь-нибудь эффективное общение… Нет, она не желает с нами так говорить.
Сюзетта так крепко сжала кулаки, что почувствовала боль. Потом схватила и стала теребить ремешок сумочки.
– Ханна умеет издавать громкие, неприятные звуки, и мы считаем, что у нее могли бы получаться и другие. Она может рычать, визжать, а еще мычать про себя какие-нибудь песенки.
– Если все дело в ее сознательном отказе… Тем, кто не хочет и кто не может, требуются разные врачи.
Сюзетта почувствовала, как покраснело лицо, будто собственные руки рванулись к горлу и принялись выдавливать из нее жизнь.
– Я… мы… даже не знаем, что делать. Дальше так продолжаться не может.
Она судорожно вздохнула.
Врач сцепил пальцы и улыбнулся сочувственной кривоватой улыбкой.
– С поведенческими нарушениями справиться так же трудно, как и с физическими, если не труднее.
– Мне не дает покоя одна мысль… Может, я что-то делаю неправильно?
– Понимаю, это действительно создает в семье напряжение. Я мог бы посоветовать вам детского психолога. Психиатра рекомендовать не буду, по крайней мере, до тех пор, пока девочке не поставят диагноз. В наш век все страшно торопятся выписывать рецепты, а психолога, надо полагать, вы как-нибудь переживете.