Молодость с нами
Шрифт:
танцорка, а веселую музыку люблю с детства. У нас в деревне был знаменитый баянист Гриша. В войну он
приобрел аккордеон и так играл, так играл!..
— Видите ли, — заговорил моряк, вежливо выслушав Варю, — в радиокомитете сидят, мы так считаем,
старички. У них подагра, у них в коленях хруст…
— Совсем не поэтому, — возразила Оля. — Ваших танцев и так слишком много. В любом клубе, на
любом вечере — только танцы да танцы.
— Ну кому как! — миролюбиво не то
одеваться. — К поверочке должен быть дома! — сказал он, затягивая ремень с палашом. — А то, поди, так
недельки на две останешься не только без танцев… Служба!
Он распрощался и ушел. Белокурая девушка Ася, что-то напевая под нос, принялась расстилать постель.
Варя повела Олю в полутемную гостиную общежития. Там было пусто; они уселись рядышком на мягкий,
слегка попахивающий пылью диван.
— Не знаю, что и делать, — заговорила Варя. — Составляю этот обзор Павлу Петровичу, а сама думаю:
зачем? Ведь уходит Павел Петрович с завода. Можно считать, уже ушел, приедет из Москвы, сдаст дела — и до
свиданья. Мне так грустно, я так привыкла работать с Павлом Петровичем, он такой хороший…
— Ну, хороших же на свете много.
— Я и не говорю, что больше нету. А все равно мне очень грустно. — Варя вздохнула. — Я всегда
вспоминаю, — снова заговорила она, — как я сидела у вас в кабинете на диване, а Павел Петрович ходил из
угла в угол и рассказывал об истории металлургии, о железе, о стали. Это у меня в жизни второй такой человек.
Первый был наш деревенский учитель, Иван Степанович. Он умел так рассказывать об истории, что не ушел бы
из класса хоть до следующего утра. В общем-то, если задуматься, я из-за него вначале и хотела учиться на
историка.
— Ты смешная, — сказала Оля. — А вдруг тебе встретится человек, который будет очень хорошо
рассказывать о лесоводстве или о сельском хозяйстве, ты что же, бросишь все и поступишь в лесной институт
или в агрономический?
— Не знаю, — ответила Варя нетвердо. — Не думаю, — добавила тверже. — А впрочем… — Она
тряхнула головой и с какой-то задорной мечтательностью закончила: — Впрочем, была бы такая возможность, я
бы и лесным делом занималась и агрономическим… Может быть, это худо, но мне все интересно, все нравится,
всего хочется.
— Ты рано родилась. Тебе бы надо было родиться при полном коммунизме. Тогда ведь человек сможет
делать все, что ему заблагорассудится, не связывая себя какой-нибудь определенной профессией.
— Ты зря, Оля, смеешься, — ответила Варя без обиды.
— А я и не смеюсь.
— Смеешься, вижу. Вот вы меня осуждали, помню, зачем не осталась в аспирантуре: предлагали, мол,
надо было пользоваться случаем. А я не могла оставаться, мне хотелось поскорее в жизнь, в события, в
действия. И не жалею. Очень правильно поступила. А наука? Я и на заводе могу работать над диссертацией.
Только я сама пока не стремлюсь, и Павел Петрович не советует спешить. Он говорит: если ты не лишен
качеств исследователя, это само придет со временем. Диссертация должна рождаться от избытка опыта, от
потребности сказать такое, что еще никем не сказано, а вовсе не в мучительных страданиях надергать отовсюду,
от чужих мыслей, от чужого опыта. Я с ним полностью согласна.
— Значит, я отовсюду дергаю, хватаю чужие мысли, пользуюсь чужим опытом? — заговорила Оля
медленно и тихо.
— Ну, а как же! — воскликнула Варя. — Ты что — сама производила какие-нибудь раскопки, изучала
какие-нибудь могильники, много путешествовала, сорок лет сопоставляла факты? Нет же, Оля! Ты взяла уйму
книг…
— Знаешь, Варя, не будем говорить об этом, — сказала Оля. — Это очень сложный вопрос. Ты меня как-
то запутала своими рассуждениями… Вот ведь отец какой! С тобой он откровеннее, чем со мною. Мне он так
никогда не говорил.
— Ты его береги, — вдруг сказала Варя. — Он, знаешь, стал рассеянный. На улице может что- нибудь
случиться. И дома не оставляй одного.
— Как же это сделать? — машинально ответила Оля, раздумывая над словами Вари о диссертациях. — У
меня столько всяких обязанностей.
Варя заметила, что у Оли стали дрожать и кривиться губы. Она обняла ее. И снова Олиной щеке было
тепло и уютно на мягком Варином плече. Оля не вдумывалась, почему ей хотелось подольше задержаться на
этом плече; помимо ее сознания, память возвращала Олю в детство, в те годы, когда, обиженная кем-нибудь,
исплакавшаяся, она задремывала на плече своей мамы, согретая маминым теплом.
Через час, лежа дома в постели, Оля вспоминала весь этот вечер: Варин столик, загроможденный
книгами, моряка с гитарой, Асю, напевавшую старинные романсы. Варя, конечно, права, утверждая, что Оля
избаловалась в квартире, где, кроме столовой, спальни, папиного кабинета, бывшей Костиной комнаты, есть
еще и отдельная, ее, Олина, комната, и когда Оля занимается там, то действительно в доме устанавливается
абсолютная тишина.
Оля долго не могла уснуть, ворочалась, зажигала свет, пила воду прямо из горлышка графина. Она уснула
только тогда, когда у нее зародился один, с ее точки зрения, совершенно правильный план. Интересно,