Молодость с нами
Шрифт:
— Можно вас на минутку? — позвал он.
Когда она вошла в кабинет, Павел Петрович предложил ей сесть в кресло и спросил:
— Вы секретарь директора?
— Не знаю, — ответила она с улыбкой. — Может быть, уже нет. Может быть, вы меня уволите.
— Почему же?
— Новая метла чисто метет. И вообще новые начальники любят приводить с собой своих прежних
секретарей, помощников, референтов. Так повелось.
— Вас разве тоже привели? — спросил Павел Петрович.
— Да, —
— Позвольте, как мне известно, прежний директор пробыл тут не двадцать лет?
— Конечно, нет! — воскликнула она. — За эти двадцать лет у нас сменилось двенадцать директоров. Вы
тринадцатый.
— Тринадцатый?
— Да, вот так получилось. — Она все улыбалась, глядя прямо в глаза Павлу Петровичу.
— Прошу прощения, — сказал Павел Петрович, — как вас зовут?
— Лиля Борисовна.
— Лиля… Это что же значит?
— Это значит… ничего особенного. Вообще-то я Лидия. Но меня с детства зовут Лилей.
— Тоже так повелось? Ну хорошо. А как же так произошло, что вы пережили двенадцать начальников?
Ведь они приводили с собой своих прежних секретарей.
— Некоторые приводили. Но в условиях нашего института эти секретари оказывались не пригодными.
Тут надо многое знать… И меня… сначала-то отправляли на какую-нибудь другую должность… а потом вот
брали обратно сюда. Я ведь здесь со дня организации института. Меня сюда, как вы сказали, привел первый
директор, профессор Кожич. Я работала у него лаборанткой в технологическом, он ко мне привык и, когда его
послали организовывать этот институт, взял меня с собой. Потом он умер…
Лиля Борисовна гладила ладонью полированное ребро стола. Павел Петрович рассеянно следил за ее
движениями. Ему думалось, что, наверно, она вспоминает то время, когда пришла сюда, молоденькая,
восемнадцатилетняя, с надеждами и планами на будущее; сидела вот так же, поди, перед своим профессором
Кожичем, и, поди, в этом же кресле и возле этого стола, и потом еще видела одиннадцать директоров. Они
приходили, распоряжались тут, объявляли свои программы, бушевали и… уходили. А она оставалась перед
дверями в этот кабинет, все более обогащаясь знанием человеческих натур, все совершенствуя свое умение
применяться к любым характерам.
— Лидия Борисовна, — сказал Павел Петрович, — вы уж извините, я буду вас звать как взрослую. У
меня к вам такой вопрос: а нет ли тут комнатушки поуютней, чем этот сарай?
— Вам не нравится ваш кабинет? — почти с ужасом воскликнула Лиля Борисовна.
— Не нравится, Лидия Борисовна. Решительно не нравится. Отдадим семьдесят квадратных метров под
лабораторию или мастерскую да переедем метров на двадцать пять. А?
— Ваше дело, Павел Петрович, ваше. — Круглое лицо Лили Борисовны вытянулось, улыбка с него
сошла; любые перемены ее страшили, ломали привычный размеренный ритм жизни. — Но только я не знаю
ничего подходящего. — Она пожала плечами.
Павел Петрович сказал, что она свободна и проводил ее до двери. В дверях он почти столкнулся с
Шуваловой.
Он очень обрадовался приходу Серафимы Антоновны. Она была для него здесь единственно знакомым и
в какой-то мере близким человеком, единственной связью с привычным, изведанным миром, единственной
опорой, казавшейся наиболее доступной и надежной.
— Давно рвусь к вам, — заговорила она, присаживаясь в кресло. — Да у вас все народ, народ… Как я
рада, что вы пришли к нам! Теперь можно будет работать, теперь мы вместе… Надеюсь, вы не отвергнете
скромную помощь ваших друзей? Совместно мы сможем многое улучшить. Наша беда заключалась всегда в
том, что с приходом нового руководителя начиналась так называемая перестройка. Всё ломали, рушили,
обвиняли один другого во всяческих грехах. Кадры высокой квалификации в результате этих перестроек
таяли… Надо добиться того, Павел Петрович милый, чтобы не было перестроек, надо сразу войти в ровный
рабочий ритм. Если вы не против, я вам помогу, я познакомлю вас с теми людьми, которые нужны науке, они
будут вашей опорой.
На душе у Павла Петровича светлело: рядом с ним была, предлагала ему свою помощь она, известная не
только в Советском Союзе, но и за границей доктор Шувалова, дважды лауреат Сталинской премии, профессор
с двадцатипятилетним опытом научной работы.
Серафима Антоновна подробно рассказывала о каждом из ведущих научных сотрудников института.
Павел Петрович записывал. На первых порах, для установления правильных взаимоотношений, эти сведения
были ему очень важны. Потом поговорили о личном: скучает ли Павел Петрович о заводе, как себя чувствует
Оленька — очень милая, славная девушка, — где и как Павел Петрович питается. Серафима Антоновна была бы
очень рада видеть его у нее дома, она надеется, что теперь они будут встречаться гораздо чаще, чем прежде.
От ее участливых слов и дружеского тона, от мягких жестов на Павла Петровича веяло теплом, он
почувствовал себя свободнее и увереннее.
Поэтому, когда Серафима Антоновна ушла, сказав: “До скорой встречи”, — он уже без колебаний нажал
кнопку звонка. Лиле Борисовне он сказал, чтобы она не чинила никаких препятствий, если к нему будут
приходить сотрудники института.