Молодость с нами
Шрифт:
3
В Первомайском райкоме оказалось немало недовольных деятельностью первого секретаря. Федор
Иванович Макаров создавал вокруг себя беспокойство, причем беспокойство особого рода, непривычное.
Прежний секретарь тоже, — а может быть, и в большей степени, чем он, — держал райкомовский аппарат в
непрерывном напряжении. Но чего прежний секретарь хотел и как добивался этого? Он хотел, чтобы в аппарате
всегда, в любой час и любую минуту, были любые,
его предприятиях, учреждениях, коммунальном хозяйстве — о чем угодно, во всех, какие только возможны,
разрезах и вариантах. Аппарат сочинял всяческого рода анкеты и вопросники, рассылал их в партийные
организации, требовал немедленных ответов; на местах, в партийных комитетах, ходили по цехам, по отделам,
по участкам, собирали сведения, потом щелкали счетами, крутили арифмометры; потом счеты щелкали уже в
райкоме. Так и шло: вечный сбор сведений. Кроме того, прежний секретарь любил, чтобы аппарат, что
называется, бодрствовал. Он сам сидел в райкоме до часу, до двух часов ночи, и аппарат сидел. Он, конечно,
никому прямо не говорил: сиди, товарищ такой-то, до тех пор, пока я не уеду. А просто вдруг нажимал кнопку
звонка и вошедшей секретарше приказывал: позвать такого-то. Ну и не дай бог, если такого-то в райкоме не
оказывалось. Назавтра будет разговор: легкой жизни захотелось, на Островки прогуляться, в гости к теще и так
далее и тому подобное. В следующий раз товарищ такой-то уж не уйдет к теще в гости, не посмотрев, погас или
еще горит свет в кабинете первого секретаря. Среди ночи, да и в вечерние-то часы, ничего полезного никто,
понятно, не делал; некоторые что-нибудь читали; товарищ Иванов, например, заведующий отделом пропаганды
и агитации, любил книги толстые, многостраничные, такие, чтобы хватило чтения на неделю; другие, кто
учился заочно или в вечерних институтах, конспектировали вычитанное из учебников, писали домашние
работы; были и такие, что, запершись на ключ, играли в шахматы. И лишь весьма небольшое количество особо
ревностных служак продолжало щелкать счетами или графить бумагу, сочиняя новую форму сбора сведений.
И когда Федор Иванович увидел это все, когда разобрался во всем этом, он начал исподволь проводить
реорганизацию в работе аппарата. Первое столкновение, которое у него произошло в райкоме, было
столкновение с товарищем Ивановым. Товарищ Иванов, сухой, педантичный товарищ, никогда не улыбающийся
и не признающий шуток, принес ему проект решения, подготовленного для заседания ближайшего бюро. Дело
заключалось в том, что отдел пропаганды и агитации обследовал постановку партийной учебы на текстильной
фабрике “Восход”, нашел там множество недостатков; в проекте решения, которое должно было быть принято
на бюро райкома после обсуждения доклада секретаря партийного комитета фабрики, все эти недостатки были
тщательно и многословно расписаны, после их описания шла сугубо назидательная часть: осудить, решительно
изменить, усилить, поднять, добиться перелома, мобилизовать внимание… Занимало это двенадцать страничек
плотного машинописного текста.
Сначала Федор Иванович, испуганный размерами решения, взял в руку перо и попытался произвести
хоть некоторые сокращения. Почиркал, почиркал, да и бросил.
— Вот я помню, товарищ Иванов, — заговорил он, — мы тоже… у нас в заводском партийном
комитете… получали из райкома такие бумаженции. Вы думаете, они нам помогали?
— Не понимаю постановки вопроса.
— Мы их подшивали к делу. На том и ограничивались. Интересно, вы не подсчитывали, сколько
человеко-часов ушло на составление этой бумаги?
— Нет, не подсчитывал.
— Давайте-ка попробуем!
Федор Иванович снова взялся за перо, стал прикидывать, сколько времени два инструктора райкома и три
коммуниста с различных предприятий района, входившие в комиссию по обследованию партийной учебы на
фабрике “Восход”, потратили на то, чтобы написать свои выводы и предложения. Они просидели над этим два
вечера по четыре часа, итого, значит, четыре на пять да на два, получается сорок человеко-часов. Затем эти два
инструктора шесть дней занимались отделкой бумаги, в эти дни ни на какие иные дела их не трогали;
получилось, значит, шесть на восемь да на два, итого — девяносто шесть человеко-часов. Кроме того, восемь
часов изучал проект решения заместитель товарища Иванова да столько же сам товарищ Иванов. Уже набралось
сто пятьдесят два часа, или, если разделить на восемь, девятнадцать рабочих дней.
— Вот видите, девятнадцать рабочих дней, две трети месяца, а польза от этого какая? Разве мы с вами не
знаем, что в партийном комитете фабрики “Восход” всего лишь трое освобожденных работников, включая
технического секретаря? И вот они получат нашу грозную бумагу. Ну и что? И ничего. Иначе надо решить это
дело, товарищ Иванов. Надо назвать, конечно, недостатки, вскрыть их причины, проанализировать — все это
верно. Но вместо всех этих громких слов: “осудить”, “добиться”, “усилить” — послать туда одного или двух
ваших инструкторов и пусть помогают товарищам устранять недостатки — живым, практическим делом. Ведь