Молодость с нами
Шрифт:
то и одновременно ухаживавшие за ней, нет, это был кто-то совсем незнакомый, абстрактный, бесплотный, так
сказать, муж — дух святой. “Может быть, я ненормальная? — подумала Оля, поглядев на себя в зеркало. —
Почти все, с кем я кончила когда-то десятый класс, повыходили замуж. А я? Почему?” И вместе с тем ей стало
тяжко-тяжко на душе от мысли, что ведь, наконец, может статься так, что возле нее будет вечно, изо дня в день,
из года в год, кто-нибудь
все чертовщина, и все оттого, что она не смогла объясниться с Журавлевым, не смогла рассказать ему все и вот
таскает в себе эту тяжесть.
Варино состояние тоже было не из радостных. Варя уже давно поняла природу своих чувств к Павлу
Петровичу. Прежде ей очень хорошо было с ним, она тянулась к нему, любила бывать там, где был он. Теперь
все переменилось. Варе казалось, что окружающие видят ее отношение к Павлу Петровичу, все, кроме самого
Павла Петровича, но вот-вот и сам Павел Петрович увидит, и что будет тогда, что из этого получится? Страшно
подумать! Варя носила свое чувство в себе, она скрывала его и отдавалась ему, только оставаясь одна. Запрется
в комнате, влезет в кресло с ногами, как это любит делать Оля, достанет из сумки фотографию Павла
Петровича, держит ее перед собой, смотрит на нее и думает такую чепуху, что даже самой стыдно в ней
признаться.
Еще хорошо, что одной-то ей теперь приходилось оставаться не часто. С переходом в институт работы
значительно прибавилось. И совсем не потому, что так полагалось по новой Вариной должности в
металлографической лаборатории, нет, просто Варя увлеклась тем новым для нее делом, о котором она начала
было рассказывать Павлу Петровичу во время болезни. Варю увлекла возможность применения атомной
энергии для контроля за ходом мартеновского процесса плавления стали. Если это возможно в домне, то почему
невозможно в сталеплавильной печи? На заводе она могла только теоретизировать вокруг подобного вопроса. В
институте, при его отличном оборудовании, можно было попробовать проверить интересное предложение на
практике.
Вскоре после перехода в институт Варя пришла в кабинет к своему начальнику, к заведующему
металлографической лабораторией профессору Красносельцеву, и, по обыкновению, краснея, смущаясь,
рассказала о своих замыслах.
— Если бы вы знали, Кирилл Федорович, — говорила она горячо, — как трудно сейчас вести контроль за
плавкой. Ведь при каждой плавке приходится брать до двадцати, а иногда и больше проб. Каждую пробу надо
тут же, немедленно расшифровать. Сколько на это уходит ценнейших реактивов.
Красносельцев, откинувшись в кресле за столом, в упор рассматривал ее сквозь стекла
— Хотелось бы получить от вас некоторые сведения о вашем возрасте, — сказал он неожиданно.
— Мне скоро двадцать семь лет, — ответила Варя, сбитая с толку этим вопросом.
— Странно. — Красносельцев снял очки, протер их лоскутком замши. — По виду вы моложе. Но и
двадцать семь лет — это еще не тот возраст, когда читают популярные лекции людям, прожившим большую
жизнь и кое-чего достигшим в науке.
Он сидел против маленькой сероглазой сотрудницы своей лаборатории, могучий, неподвижный, будто
памятник из гранита. Варя застыла под его тяжелым взглядом, замаскированным очками. Она молчала. Умолк и
Красносельцев.
Когда Варя хотела уже было встать и уйти, он, наконец, спросил:
— Ну, и что же вы хотите?
— Я хотела бы произвести несколько опытов, если это можно. Вот, например, для определения наличия
серы…
— Я люблю, чтобы мои сотрудники делали то, для чего они приглашены в институт, — перебил ее
Красносельцев. — Вы металловед, не так ли?
— Да, но это ведь тоже…
— Желаю вам успеха, — снова, еще более бесцеремонно прервал Варю Красносельцев. — Вам еще надо
много учиться. Учитесь у старших товарищей, перенимайте их опыт. И меньше всего фантазируйте.
Варя вышла от Красносельцева совершенно расстроенная. Не так она представляла себе этот разговор с
профессором Красносельцевым, не такой рассчитывала встретить прием. Еще нигде не относились к ней так
равнодушно и с такой бесцеремонностью. Зачем же тогда он пригласил ее на работу в институт? Она
остановилась в коридоре возле окна, у смотрела в парк, но ничего там не видела. Из глаз сами собой потекли
слезы.
— Что с вами, Варвара Игнатьевна?
Варя быстро обернулась. Перед ней стояла сотрудница из лаборатории, которую звали, кажется,
Людмилой Васильевной. У Людмилы Васильевны было приятное лицо, добрые веселые, всегда смеющиеся
глаза. Сейчас Варя видела в них тревогу, сочувствие, готовность прийти на помощь.
— Не хочется даже и говорить, — сказала Варя, быстро смахивая слезы с глаз.
Людмила Васильевна обняла ее за талию и повела по коридору. Они вошли в маленькую комнатушку, в
которой никого не было.
— Здесь занимается мой муж, — сказала она. — Как видите, его тут нет. У них с Алексеем Андреевичем
горячее время. Оба чуть ли не по двенадцать часов проводят возле электропечи. Посидимте на этом диванчике.
— Усадив Варю, она села рядом С ней и повторила вопрос: — Так что же все-таки с вами случилось?
Людмила Васильевна вызывала такую симпатию и так к себе располагала, что Варя, сама удивляясь