Молодость с нами

Кочетов Всеволод Анисимович

услышала, как одна девушка сказала своей подруге, указывая кивком головы на Виктора: “Интересный какой

парень, верно?” — “Ничего”, — ответила другая равнодушно, а сама долго-долго разглядывала этого парня. Оля

рассердилась на нее, сначала за то, что она так равнодушно сказала свое “ничего”, и за это глупое слово

“ничего”, а потом за то, что она так долго рассматривала Виктора. Оля даже пересела, чтобы загородить его

собой.

Сошли на пристани, которая называлась

Масленица. Над пристанью возвышался крутой песчаный берег,

на который вели полусгнившие деревянные ступени, наверху был лес с полянками, и через него во все стороны

бежало множество тропинок. На полянках, среди обгоревших пней, буйствовали густые заросли лесной

малины, малина поспела, и потому было тут всюду множество народу. Одни и в самом деле съехались за

малиной. Они с лукошками в руках добросовестно трудились среди зарослей, подставляя солнцу обнаженные

спины; вечером, дома, они будут стонать от боли, терпеливые бабушки примутся смазывать им обожженные

лопатки коровьим маслом, медом, вазелином, прикладывать спитой чай и листья подорожника. Но это будет

вечером, а пока они были уверены, что закаляют свои организмы и вместе с малиной набирают силы.

Для других малина была только поводом для достижения более увлекательной цели. Эти раскинули в

кустах и под деревьями одеяла, платки, полотенца, разложили на них яства, расставили пития. Тут были

шуряки, девери, свояки, снохи, невестки, зятья, а следовательно, еще и тестья с тещами, разная родственная

мелкота, вроде племянников и младших братовей. Все это гуляло, расположившись на лоне природы, сидя по-

восточному или просто лежа, и пело всяческие песни.

Оля и Виктор тоже посидели на травке под деревьями. Оля спросила:

— А почему вы учитесь в техникуме, а не в институте и почему так поздно? Вам сколько лет?

— Скоро двадцать четыре, — ответил Журавлев. — Уже взрослый. А почему так поздно, и вообще… У

меня мать старенькая…

— Я ее видела, — вдруг неожиданно для себя сказала Оля, испугалась и покраснела.

— Видели? — повторил Журавлев.
– Так это не вы ли приходили к нам дней семь-восемь назад?

Врать было невозможно.

— Я, — сказала Оля. — Мне было стыдно за мое поведение на бюро, и мне очень хотелось вам все

объяснить. — Говоря это, она не смотрела на Виктора, и зря, потому что, взгляни она на него, она бы увидела

такой его взгляд, который ее бы очень обрадовал.

— Спасибо, — почему-то сказал Журавлев. — Вот я и говорю: мама у меня старенькая. А отец и брат на

войне погибли, остались две старших сестры, одна на Дальнем Востоке, замужем, другая — в Ленинграде, тоже

замужем. Они, конечно, маме

помогали. Ну уж не настолько, чтобы мы вдвоем за их счет могли жить. Я и пошел

работать после седьмого класса. Работаю. Помните, на райкоме говорилось: на самостоятельное бригадирство

Журавлева сватали. Это ничего, посердятся, посердятся, да и поставят бригадиром. Мое преступление не такое,

чтобы мне дорогу закрывать. Да… — Он улыбнулся, что-то припомнив. — Прихожу домой, а мама мне и

говорит: девушка тебя тут спрашивала, симпатичная такая, беленькая. Значит, это вы были?

Оля снова густо покраснела. Но Журавлев этого не заметил: под вечерним солнцем все были красные.

Потом они бродили по лесу. На одной из полянок раздался оклик:

— Журавлев! Витя! Привет! Двигайте к нам!

Окликали из компании, расположившейся под старым дубом.

— Это наши, заводские. Ребята и девушки, — сказал Виктор Оле. — Как вы считаете, подойти или не

стоит?

— Почему же, — ответила Оля. — Может быть, если не подойти, будет невежливо.

Пока они так совещались, двое из заводской компании сами подошли к ним.

— Семенов, — сказал Виктор, представляя их Оле, — и Грачев.

Те в свою очередь тоже представились, пожимая Олину руку: “Вася”, “Константин”.

Оле еще пришлось ответить на десяток рукопожатий, услышать еще много “Коль”, “Шуриков”, “Тась”,

“Тось”, “Наташ”, “Володей”. И сама она каждому говорила: “Оля”, “Оля”, “Оля”, хотя в другой обстановке,

знакомясь, называла себя только по фамилии. Тут, где ей все улыбаются и почему-то очень рады, фамилия

прозвучала бы слишком официально и, чего доброго, могла бы обидеть этих славных парней и девушек.

Все здесь шумели, шутили, говорили; на траве играл патефон, желающие танцевали, наступая на тарелки

и на бутерброды. Оля тоже потанцевала с Константином Грачевым. Она не любила танцевать, но на открытом

воздухе это было совсем иное, чем в душном помещении, где жарко, тесно, где все друг друга толкают, где от

смешения духов кружится голова. Ей бы хотелось, конечно, танцевать с Виктором. Но Виктор не приглашал.

Приглашали другие, и пока Оля танцевала с другими, она видела, как высокая девушка, круглолицая,

большеглазая, с большой толстой черной косой, все говорила и говорила о чем-то Виктору. Говорила серьезно,

даже сердито, а Виктор только улыбался и, как Оле показалось, улыбался виновато.

Оле не захотелось больше танцевать, она села рядом с Виктором, Виктор заговорил с ней, отвернувшись

от чернокосой девушки. Он сказал, что уже вечереет, может быть ей прохладно, тогда пусть она накинет на