Молодой Сталин
Шрифт:
6 июля 1911 года Сосо пароходом добрался до Котласа, оттуда – до Вологды, где ему было предписано оставаться два месяца. Здесь он жил по разным адресам и все время находился под наблюдением охранки. Шпики дали ему новую кличку – Кавказец.
Гоняться за юбками он не прекратил. На глазах у шпиков Кавказец соблазнял разбитную школьницу – подружку одного его товарища. Когда Сталину понадобилось, он одолжил у друга и девушку, и паспорт 2 .
Глава 27
Центральный комитет и школьница Нарядная
“Я готов – остальное ваше дело”, – написал Сталин Ленину,
Серго направился в Россию, чтобы известить еле живую большевистскую организацию о новых назначениях. Охранка следила за Кавказцем еще пристальнее, но он мастерски уворачивался от шпиков. В начале августа он сумел выбраться из Вологды и доехал до Петербурга, чтобы повидать Серго. “Серго передал ему директиву от Ленина… сообщил, что Сталина вызывает Ленин приехать за границу для обсуждения внутрипартийных дел”. Итак, Сталин совершил еще один небольшой побег и вернулся в Вологду; шпики даже не заметили его отсутствия.
По сравнению с Сольвычегодском Вологда была крупным городом. Здесь жило 38 000 человек, были библиотеки, театры, собор, построенный в 1560-х, дом, принадлежавший Петру Великому, и роскошное поместье губернатора. В течение месяца Сталин собирал деньги на дальнейший путь. Он запоем читал – библиотеку посетил семнадцать раз. “Я был уверен, что ты гуляешь где-нибудь по другим городским улицам, – писал Сталину товарищ по сольвычегодской ссылке Иван Голубев. – [Но] узнаю, что ты не сдвинулся с места, так же по-старому коптишь в полуссыльном положении. Печально дела обстоят, когда так. <…> Так что же ты намерен предпринимать теперь? Неужели ждать? Ведь с ума можно сойти от безделья”.
Но, похоже, аскет Сталин единственный раз в жизни позволил себе посибаритствовать. Скоро охранка поняла, что причиной этого была беглянка-школьница, сожительница приятеля Сталина – ссыльного Петра Чижикова. Пелагее Онуфриевой было всего шестнадцать лет. Она училась в Тотемской гимназии, была дочерью зажиточного сольвычегодского крестьянина. Роман с Чижиковым у нее начался, когда тот отбывал ссылку в Тотьме, затем она сбежала с ним в Вологду – и здесь встретила Кавказца. Чижиков, познакомившийся с Сосо несколькими годами ранее в тюрьме, вскоре подпал под его обаяние, начал выполнять его поручения и собирать для него деньги. Кажется, он не возражал, когда его дружба с Сосо превратилась в m'enage `a trois.
Пелагея была всего лишь легкомысленной и своевольной школьницей, но ей удалось произвести впечатление на агентов охранки своим умением одеваться. Ей дали кличку Нарядная. Неудивительно, что даже амбициозный до крайности и целеустремленный Сталин с удовольствием провел в ее обществе месяц. “Я всегда знала его под именем Иосиф”, – вспоминала она. Змей буквально предложил Еве запретный плод – яблоко. “На улице есть было не принято в то время… Недалеко от магазина была аллейка, тенистая, густая. <…> Так вот, он, бывало, поведет меня туда. Сядем на скамеечку, он и говорит: “Ешьте, здесь никто не видит”.
Днем Чижиков работал в магазине колониальных товаров. Шпики видели: как только в девять утра он уходил на работу, к нему домой приходил Сталин. “Иосиф Виссарионович знал, что я люблю литературу, – вспоминает Нарядная. – Часто приходил заставал меня за книгой. Мы тогда вели с ним о литературе беседы. <…> Обедать… вместе ходили, потом по городу часто прогуливались. В библиотеку ходили… много шутили”. “Я была в то время ведь молодой… глупой, может быть”. Вечный учитель Сосо рассказывал ей о Шекспире (в том числе анализировал “Бурю”) и картинах в Лувре (которые он, вероятно, видел, когда провел неделю в Париже). Трогательнее всего были его рассказы о Като: как он любил ее, как хотел застрелиться после ее смерти, как друзья отняли у него револьвер и какие она шила красивые платья. Вспоминал он и сына Якова. У Сталина “было много друзей”. “Как мужчина он понимал, что красивое. А ведь не всякий мужчина в этом разбирается, – шутливо вспоминает Нарядная. – Много мне рассказывал об юге, как хорошо там, какие там сады, здания. Мне частенько говорил: “Вы мечтаете поехать на юг, поезжайте к нам… вас примут как родную”. Нарядная была дерзкой и умной. Сталина влекло к сильным женщинам, но в конце концов он предпочитал покорных домохозяек и девушек-подростков. Ему, безусловно, нравились совсем молоденькие девушки; позднее из-за этого у него были серьезные неприятности с полицией. Хотя соответствующие законы в царской России были куда мягче, чем сегодня, особенно вдали от столицы, такие увлечения по меньшей мере говорят о стремлении Сталина главенствовать и контролировать других. Впрочем, они не были навязчивыми: он имел дело и с женщинами старше себя.
Похоже, Пелагея понимала Кавказца лучше многих. Наверное, за всю его жизнь лишь она одна могла смеяться над его странностями; он открывался ей. Даже самым ранимым мужчинам нравилось озорство Нарядной. Он называл ее Полей, она его – “чудаком Иосифом”.
“Это было долгое, жаркое лето”, – вспоминает Пелагея. Но, когда оно подошло к концу, она поняла, что больше его никогда не увидит. Такое впечатление, что у Сталина в то время были женщины во всех городах. Он рассказал Нарядной, что помолвлен с другой девушкой, петербурженкой. Позже он писал Пелагее: “Вы знаете, что я приехал жениться, а попал в тюрьму”.
Если у “чудака Иосифа” и была другая женщина, Нарядной Поле, душе любовного треугольника, было не на что жаловаться. Но кто была эта петербурженка?
Нарядная “хорошо знала, что он уезжает. Я даже хотела его проводить до вокзала, но он не разрешил”: “За мной следят”. Но “в последний день утром он пришел”: последовало нежное прощание.
– Вот я вам книгу на память хочу подарить, – сказал Сталин и вручил Пелагее книгу. – Она вам покажется интересной.
– Конечно, интересная, – ответила Нарядная.
– Подарите и вы что-либо мне на память, – попросил “чудак Иосиф”. Она дала ему свой нательный крестик. Крестик он не принял, а цепочку взял и “вместо брелока к часам повесил”. Она попросила его фотографию, но Сталин, уже готовившийся вернуться в мир конспирации, отказал: “Я никогда не фотографируюсь. Только разве в тюрьме, когда меня насильно фотографируют. В будущем вам хватит моих фотографий. А сейчас их дарить нет смысла. Это только наводит людей на неприятности”.
Книга, которую получила Пелагея, – “Очерки западноевропейской литературы” Когана, интересный подарок от библиофила-самоучки. Сталин сделал на ней надпись: