Молох. Укус кобры
Шрифт:
ГЛАВА 9
У меня нет подруг, увлечений. Не бывает беззаботных дней, когда я ни о чём не беспокоюсь и не готовлюсь к очередному переезду. Я всегда готова бежать и скрываться, прятать дочь и защищать свою семью.
Я живу так уже десять лет. С тех самых пор, как предала единственного родного человека. Каждый день просыпаюсь в ожидании жестокой расправы и ни на минуту не забываю слова Молоха, брошенные мне в последнюю нашу встречу. На последнем
Но Елисей всегда был умным и хитрым. Он мог убить человека так, что тот не успевал ничего понять. А мог продлить агонию так надолго, что жертва сама начинала просить спустить курок.
В случае со мной он решил растянуть пытку на долгие годы. Так, чтобы я ждала свою погибель каждый день, каждую минуту. Чтобы помнила и боялась. Чтобы ждала его возвращения каждую секунду.
Восемьдесят семь тысяч шестьсот часов – именно столько их в десяти годах. Каждый из которых я либо бодрствовала с мыслями о своём предательстве, либо спала и видела кошмары, где Молох возвращает мне долг.
Страх – единственное чувство, которое со временем не притупляется. Иногда оно ненадолго засыпает, а потом снова поднимается в душе девятым валом и начинает играть новыми красками, сводя тебя с ума.
На улице было сыро и промозгло. Даже не скажешь, что скоро новый год. Я вышла из машины, чтобы покурить, но, как только достала из пачки сигарету, на школьное крыльцо огромной, шумной компанией высыпали дети. Некоторые разбились по компашкам, разбрелись в разные стороны. И только моя дочь зашагала ко мне в гордом одиночестве.
— Привет, а ты чего здесь? — Есения озадачено нахмурилась. — Ты что там, куришь? — попыталась заглянуть мне за спину.
Быстро сунула сигареты в задний карман джинсов, показала руки.
— Ничего я не курю. Вот за тобой приехала, — невинно улыбаюсь, но дочь не провести. Слишком похожа на своего отца. Умна не по годам, подозрительна и всегда внимательна.
— С чего это? — щурится Еська и, заглянув в салон, находит взглядом бумажный пакет из любимой кондитерки. — И пирожные купила… Что-то случилось?
Вздыхаю.
— Эркюль Пуаро ты мой доморощенный. Я что, не могу побаловать дочь сладостями? Или, быть может, не могу забрать её из школы?
— Мааам, — тянет предупреждающе дочь. — Что случилось?
— Да ничего особенного. Просто нам нужно сейчас держаться вместе.
— Он вышел из тюрьмы, да? — с первого выстрела дочь попадает в цель, и я болезненно морщусь.
— Слушай, я не хочу, чтобы ты тоже жила в страхе. Просто не думай об этом и…
— Да или нет, мам? — допытывается дочка, и я, признав поражение, киваю. — Блин… А папа знает?
— Пока нет, но придётся ему сказать.
—
Пожимаю плечами и выдавливаю из себя неискреннюю улыбку. Конечно же, поругаемся.
— Куда поедем? — Еся открывает дверь и плюхается на пассажирское. А мне в этот момент думается, что я самая хреновая мать в мире. Страшно. Страшно даже не то, что я со своей семьёй бегаю по стране, как умалишённая, скрываясь от призраков прошлого. Жутко, что моя малолетняя дочь так спокойно относится к новому нашему забегу по России.
Да, у меня тоже было нелёгкое детство. Если вообще бродяжничество, воровство и вечный голод можно назвать детством. Но и я не стала хорошей матерью, несмотря на то, что дочь моя спит в мягкой постели и вкусно ест… У неё тоже нет детства. Так же нет друзей, нет возможности жить, как остальные дети. Не прячась, не скрываясь, не опасаясь.
— Мам, ты чего? — слышу её голос и привычно растягиваю губы в улыбке.
— Ничего, задумалась. Ну что, поедем домой? Надо вещи собрать ещё.
— А что, уже съезжаем? Прямо сегодня?
— Я пока не знаю, — пожимаю плечами. — Сегодня, может, завтра. Ты готова?
— Норм, — улыбается мне дочь, и я захлопываю дверь машины.
Доезжаем до дома, сбавляем скорость, минуя толпы людей. В животе скручивается тугой узел тревоги, сводит лопатки и рёбра. Взглядом выцепляю машину Володи. Он собирался сегодня приехать раньше…
— Что там такое? — выглядывает в окно дочь, а я напряжённо скольжу взглядом по подъезду, откуда выходят работники скорой и выносят кого-то на носилках.
Может ли это быть совпадением? Вполне. Да и в нашем дворе карета скорой помощи – постоянная гостья. Старики болеют, дети. Время сейчас сложное. Хотя когда было по-другому?
Вытягиваю шею, медленно проезжая мимо санитаров с носилками, и с ужасом вижу, что на них лежит мой Володя. Резко торможу, слышу возмущённый вопль дочери, хватаюсь за ручку, чтобы броситься к мужу, но останавливаюсь. Застываю, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд. А когда нахожу его в толпе, глохну на несколько секунд, а может, минут. Он смотрит мне в глаза, а сзади кричит дочь и тормошит меня за плечо.
— Мама! Мам! Очнись, мам! Ты слышишь? Разблокируй дверь! Там папа Володя! Мам?! — голос Есении вонзается в моё сознание болезненным до ужаса уколом, и я, вжав педаль газа до упора, срываюсь с места.
ГЛАВА 10
— Мам, с тобой всё хорошо? — дочь заглядывает в моё лицо, пока я допиваю второй стакан воды. Не помешало бы чего-нибудь покрепче, но сейчас я должна быть бдительной, как никогда. Володю уже проворонила. Теперь нужно уберечь Есению. Если с ней что-нибудь случится, я просто погибну. Не смогу этого выдержать.