Молот и «Грушевое дерево». Убийства в Рэтклиффе
Шрифт:
Тем не менее неугомонному Хэрриоту не терпелось нанести удар, пока свежи улики. Отправив письмо, он снова принялся наводить справки, и вскоре обнаружилась дополнительная информация, которая могла оказаться очень важной. У лавки Марра были замечены трое мужчин. Они находились там в течение получаса, а один непрерывно всматривался в витрину. Получили их описания. На одном, высоком, крепкого телосложения, было что-то вроде шерстяного плаща. Другой – в синем сюртуке с изрядно порванными рукавами, из-под которых торчали фланелевые. На голове – шляпа с узкими полями. Про третьего никто ничего сказать не мог. Имея такие многообещающие сведения, следовало действовать незамедлительно. 9 декабря Хэрриот печатает собственную листовку, в которой приводит описание неизвестных и обещает двадцать фунтов за их арест.
В этот день убийства перестают быть только местной новостью и перерастают в общенациональное событие. «Приводящие в ужас, ни с чем не сравнимые», – называет их вышедшая в понедельник газета «Морнинг кроникл». Ей вторит «Таймс»: «Вызывает сомнение, что в анналах преступлений найдется что-либо подобное по жестокости тому, что предстает перед нами». Картина достаточно мрачная, но «магистраты делают все возможное, чтобы отыскать убийц». Что касалось Хэрриота, то это было верно.
А
Только это и удалось узнать о судьях из Шэдуэлла – в отличие от импульсивного Хэрриота они все это время вели себя как действующие из лучших побуждений дилетанты. Стори, старший из троих, был одним из первых, кто был назначен в 1792 году на оплачиваемую должность судьи. К моменту описываемых событий он был уже пожилым человеком, насколько показывают наши изыскания, в переписке с министром внутренних дел участия не принимал и к делу интереса не проявил. Более молодые коллеги оказались на своих должностях недавно. Маркленд, в прошлом магистрат без жалованья в Лидсе, работал в суде Шэдуэлла с февраля 1811 года. Кэппер, магистрат из Хертфордшира, – с марта. Они прекрасно разбирались в сельских преступлениях – таких как браконьерство, кража овец, бродяжничество. А Маркленд мог еще наказывать тех, кого озлобила промышленная революция и кто оказался в рядах армии короля Лудда. Но ни тот ни другой не разбирались в жизни трущоб Восточного Лондона и не знали обычаев матросов. Маловероятно также, чтобы они имели хотя бы какой-то опыт расследования серьезных преступлений. Эти люди просто ждали информации, которая так и не поступила, и неудивительно, что во вторник «Таймс» была вынуждена признать: «Все усилия полиции и уважаемых граждан прихода Святого Георгия на Востоке до сих пор не принесли результатов».
Однако и обещания Хэрриота двадцати фунтов за сведения о троих мужчинах, которые в роковой вечер стояли у лавки Марра, тоже ничего не дали, кроме выговора за излишнее рвение. Министерство внутренних дел мирилось с бездействием, но не терпело нарушения правил. Министр резко указал старику, что у него нет права предлагать вознаграждение. Его обязанность – охранять реку. На требование Райдера дать объяснение Хэрриот ответил тем, что можно назвать компромиссом между послушной исполнительностью и укором обиженного человека. «Досадую на себя, что в своем рвении найти жестоких убийц совершил ошибку», – писал он. Но при этом заметил, что в подобных чрезвычайных обстоятельствах магистраты вольны самостоятельно принимать решения, и потому почел за лучшее предложить награду. «В дальнейшем буду сдерживать свой пыл», – обещал он и, судя по всему, сдержал слово, что вовсе не пошло на пользу расследованию.
Тем временем тела Марра, его жены и их сына положили на кровать в спальне. А труп Джеймса Гоуэна поместили в комнату, которую до этого, вероятно, занимала Маргарет Джуэлл. Там их оставили, пока не придет время укладывать в гроб и хоронить. Тела охраняли – хотя бы в том смысле, что в доме находился полицейский. Но смотреть на них не запрещалось. И никто не ограничивал поток соседей, знакомых, любопытных и психически больных со всего Лондона, которые беспрерывно поднимались по узкой лестнице в превратившиеся в морг комнаты. Благородные дамы, подбирая юбки, расходились с мастеровыми с Рэтклифф-хайуэй и матросами и их женщинами, обитавшими в меблированных комнатах на Олд-Грейвел-лейн. На узкой лестнице царило столпотворение – любопытные пробирались из убогой комнатенки с жалким искалеченным телом Джеймса Гоуэна в спальню Марров, где их ждало еще более душераздирающее зрелище. Несмолкающий шум голосов прерывался возгласами ужаса. Смрад толпы и резкие, вездесущие запахи Вапинга девятнадцатого века перебивали тошнотворно-сладковатые признаки начинающегося разложения трупов. В мертвецах не осталось крови, а раны вызывали скорее мысли о скотобойне, но их восковые лица являли таинственный облик человеческой смерти.
Подобные посещения домов убитых не казались странными в начале девятнадцатого века. Особенно в Вапинге с многочисленными ирландскими иммигрантами, хлынувшими в Восточный Лондон, чтобы избежать еще большей бедности на родине. Они составляли значительную часть нанимаемой по случаю неквалифицированной городской рабочей силы и армии профессиональных попрошаек. Не многие из их коренных обычаев приходились по душе более респектабельным и богатым соседям, а особенную тревогу вызывали ирландские похороны. Труп человека, какова бы ни была причина его смерти, укладывали на единственную в доме кровать и не предавали земле, пока не набиралось достаточно денег, чтобы купить выпивку и еду на поминки. Деньги приносили приходящие в дом соседи. Поминки зачастую оборачивались пьянкой, случались драки, люди заражались болезнями, умирали. Но все еще было сносно до 1817 года, когда произошел самый страшный случай. Миссис Салливан уговорила приходское начальство отдать ей тело умершей в работном доме дочери-проститутки, чтобы, как она выразилась, достойно похоронить. К сожалению, власти пошли у нее на поводу. Мать трижды устраивала сборы и все средства потратила на спиртное и гулянку. «Достойные похороны» задержались так надолго, что двадцать шесть человек из тех, что подходили к трупу, заболели лихорадкой и шестеро из них умерли. В итоге девушку предал земле приход. Нам неизвестно, воспользовался ли брат Марра возможностью собрать деньги, чтобы компенсировать затраты на похороны, хотя показательно, что погребение на неделю задержали. Очень вероятно, что кто-то из посетителей, особенно ирландцев, тронутый состраданием и в должной мере проникнувшийся ужасом от кошмарного зрелища, мог, выходя из спальни, бросить монету-другую в кружку. Деньги бы приняли. Счета за перестройку лавки Марра еще не были оплачены, а он оставил так мало средств, что хватало отдать кредиторам всего по девятнадцать шиллингов за фунт.
Среди любопытных, явившихся из трущоб у реки посмотреть на трупы, оказался немецкий матрос Джон Рихтер, проживавший в гостинице «Грушевое дерево» мистера и миссис Вермилло. Он поднялся по лестнице в спальню, взглянул, на что пришел посмотреть, и, никем не замеченный, удалился, не сказав в «Грушевом дереве», где побывал.
Предварительное дознание по делу проводилось во вторник 10 декабря в гостинице «Веселый моряк», которая находилась на Рэтклифф-хайуэй почти напротив лавки Марра. Хозяйка в ожидании необычайного наплыва посетителей бегала от стойки на кухню, а хозяин соответствующим образом готовил самую большую из своих комнат. Коронера ждал внушительный стол со свечами, готовыми немного расцветить мрачный декабрьский день. Для присяжных поставили два больших стола, на свидетельском месте установили стул. В очаге разожгли сложенные высокой горкой дрова. Снаружи слышались говор и шум возни множества людей.
К полудню стали собираться присяжные, а вскоре после двух явился коронер Джон Анвин. Он прежде всего перешел с присяжными через дорогу и осмотрел владения Марра и четыре трупа. В «Веселый моряк» они вернулись явно потрясенные, с мрачными лицами, и дознание началось.
Первым в качестве свидетеля вызвали врача Уолтера Солтера, который по просьбе коронера осматривал тела. Было в его манере что-то чванливое, когда без всякого учета образования и словаря собравшихся жителей Шэдуэлла он маскировал туманной латынью жестокую реальность раскроенных черепов и перерезанных глоток, то есть все то, что его слушатели видели собственными глазами. В связи с этим «Таймс» сообщала:
«У Тимоти Марра-младшего рассечена пополам левая сонная артерия. Пересекающая ее рана имеет по крайней мере три дюйма в длину. На левой стороне лица также видны следы насилия. У Селии Марр, жены хозяина лавки, раздроблена левая часть черепа, уничтожена височная кость, рана в два дюйма идет от челюстного сустава к левому уху, другая ведет за то же ухо. У Тимоти Марра-старшего сломан нос, раздроблена затылочная кость, над правым глазом след сильного удара. У ученика Джеймса Гоуэна несколько ушибов лба и носа, полностью раздроблена затылочная кость, мозговое вещество частично вывалилось, частично разлетелось по комнате. Мистер Солтер утверждал под присягой, что этих повреждений достаточно, чтобы вызвать смерть.
Следующей допрашивали Маргарет Джуэлл. Свидетельница рассказала, как хозяин отправил ее с банкнотой достоинством в один фунт купить устриц, как напрасно искала открытую лавку на Рэтклифф-хайуэй и прилегающих улицах, а затем вернулась назад, но обнаружила, что дом закрыт. Как появился ночной сторож, а затем Маррей. Как Маррей проник в дом с черного хода и открыл дверь на улицу. В этом месте воспоминания настолько разволновали девушку, что она лишилась чувств. Ее долго приводили в себя, но ничего не добились и больше не допрашивали.
После нее свидетельское место занял Джон Маррей. Он показал, что является ростовщиком и проживает в доме рядом с тем, где произошли убийства. Примерно в десять минут первого ночи на воскресенье свидетель ужинал и услышал шум на торговом этаже соседнего дома. Ему показалось, что упал ставень или опрокинули стул. Еще он слышал голос – громкий то ли от страха, то ли потому, что человек что-то выговаривал другому. Маррей решил, что голос был мальчишечьим или женским. Все это длилось не больше минуты. Незадолго до часа ночи долго звенел колокольчик Марра. Трезвон продолжался чуть не до половины второго, и ростовщик наконец пошел к двери выяснить, в чем дело. Ночной сторож сообщил, что у соседа не заперт ставень и что девушку не впускают в дом. Маррей объяснил, как ему удалось проникнуть через черный ход внутрь, описал, как ненадолго поднялся наверх и обнаружил трупы. Свидетельствовал, что после того, как нашел убитого младенца, он увидел в руках полицейского окровавленный молот или кувалду с прилипшими волосами. Мистер Марр жил на Рэтклифф-хайуэй только с прошлого апреля. Ему было двадцать четыре года, жене примерно столько же. А ребенку было от роду только четырнадцать недель.
Последний свидетель, Джордж Олни, сообщил, что является ночным сторожем прихода Святого Георгия. Его показания в точности совпадали с показаниями девушки. Когда он вошел в дом, люди в нем были мертвы, но еще не остыли. Сторож рассказал, что видел мистера Марра около двенадцати, когда тот закрывал ставни. Олни находился в задней комнате, когда полицейский обнаружил молот, который стоял бойком на полу, а ручка опиралась о стул. С молота на пол стекала кровь. Сторож также видел найденную стамеску, но на ней крови не было.
Больше дававших показания свидетелей не было, и коронер закрыл предварительное дознание. Он констатировал присяжным: печальный факт состоит в том, что следствие не располагает ни малейшим основательным свидетельством, чтобы назвать лиц, совершивших мерзкие, жестокие убийства, которые им приходится с прискорбием расследовать. Поэтому их вердикт должен опираться на имеющиеся у них непроверенные данные. Он надеется, что присяжные не допустят, чтобы на их решение повлияли циркулирующие слухи, вызванные достойным похвалы стремлением людей выследить и обнаружить негодяев, которых всю дальнейшую жизнь будут, несомненно, мучить укоры совести и раскаяние и кто волею провидения, молитвами общества и усилиями полиции вскоре будет найден и понесет заслуженное наказание.
Присяжные после недолгого совещания вынесли вердикт, что в преднамеренном убийстве каждого из четырех человек виновен неизвестный или неизвестные».
Глава третья
Молот
«Жестокие убийства произвели широкую сенсацию, – писала в среду 11 декабря газета «Таймс». – Желание любопытных взглянуть на место преступления стало настолько сильным, что вчера до десяти утра по Рэтклифф-хайуэй было почти не пройти из-за толп». Отчет о расследовании занял целую колонку, в конце которой автор заключал:
«Мы и сами без устали проводили опросы, но не добились ничего, кроме неопределенных слухов, не имеющих под собой никаких надежных источников. Кто-то утверждал, что мистер Марр выступал свидетелем в Олд-Бейли [11] против некоего португальца, которого недавно повесили, обвинив в убийстве. И будто бы друзья казненного решили отомстить за его смерть. Остается надеяться, что негодяям недолго ходить на свободе и что правосудие и гуманность вскоре восторжествуют».
11
Центральный уголовный суд.