"Молва"
Шрифт:
сумасшедшее, колотится сердце?..
Расстояние до фашистов сокращалось на глазах.
«Метров пятьсот, четыреста... триста пятьдесят», —
прикидывал Яша, чувствуя, что голова наполняется каким-
то нестерпимым звоном, а уши точно закладывает
ватой...
Впереди колонны на тонконогом белом коне
покачивался офицер. Солдаты следовали за ним пешком.
Враги... Все ближе и ближе... Уже почти можно
различить лица... Галдят что-то, ржут, как лошади.
Радуются, сволочи, что наконец-то дорвались до Одессы...
Наверняка радуются... Как же, вот она, перед ними.
И вдруг, как наяву, перед глазами Яши молнией
пронесся донельзя странный калейдоскоп лиц: матери,
Ромашки — так звали девочку, в которую он был
влюблен в первом классе и которая давным-давно уехала
с родителями куда-то на Урал; одноногого чистильщика
Бунька, выпивохи с «Привоза», бывшего юнги со
знаменитого броненосца «Синоп», на котором много лет
плавал отец; брата Алексея, с которым мастерили
«Диану»; и последнее — придавленной стволом акации
девочки в розовой кофточке, женщины с грудным
ребенком...
Яша крепко прижал к плечу приклад автомата,
опустил палец на спусковой крючок.
22
— Ты что? — испуганно прошептал Бадаев и сильно,
до боли, сжал Яшино плечо. — Спокойно...
Офицер посматривал по сторонам, туго натягивая
поводья, сдерживая коня. Было заметно, что тишина
настораживала и пугала его. Особенно подозрительно он
поглядывал на виноградники и тихие огни садов Неру-
байского. На балку, в которую, как в мешок, втягивался
его отряд, он внимания не обратил.
— Это огородное чучело на жеребце не троньте, —
заявил дед. — Оно — мое.
— Огонь! — привстав, крикнул Бадаев и прошелся по
колонне из автомата.
В то же мгновение раздался дружный винтовочный
залп, яростно застучали пулеметы.
— Вот вам, вот вам, — как в бреду, горячечно
повторял Яша, судорожно нажимая на спусковой крючок.
Лошадь под офицером взвилась на дыбы, заржала и;
скошенная пулеметной очередью, рухнула на дорогу,
придавив своей мертвой тяжестью уже мертвого седока.
— Землицы нашей захотели, сукины дети! — приго
варивал дед Гаркуша, загоняя в патронник очередной
патрон. — Так получайте, получайте, не стесняйтесь!
Солдаты метались, шарахались из стороны в сторону,
беспорядочно отстреливались, падали, сраженные
партизанскими пулями. Однако несколько человек укрылись
за" придорожными камнями, в бурьяне, и открыли
отчаянно-беспорядочный огонь из автоматов.
Яша увидел, как в трех-четырех шагах от воронки
вскипело несколько фонтанчиков земли, услышал, как
над головой просвистели пули.
— Ах, так! — прогудел Еруслан и, страшный и
гневный, оторвался от пулемета, выпрямился во весь свой
великаний рост и одну за другой швырнул две связки
гранат.
Столбы огня, оглушительный грохот, свист осколков,
крики — и все стихло. Бой закончился.
— Все, — сказал командир, вытирая со лба пот. —
В диске пусто.
— Амба! — пророкотал Еруслан, осматривая
поле боя.
— Будут помнить Гаркушу, — добавил дед и, достав
кисет, начал скручивать цигарку. Руки его тряслись,
махорка сыпалась с оторванного клочка газеты на землю.
— Неужели все? — удивился Яша, еще не веря тому,
23
что бой действительно закончился и что все произошло
так скоротечно.
Но факт оставался фактом: вражеский отряд был
уничтожен полностью. Бойцы Бадаева обвешивались
новенькими немецкими автоматами, подбирали гранаты,
набивали подсумки и карманы нерасстрелянными
трофейными рожками.
— Вот ты и получил настоящее боевое крещение, —
поздравил Бадаев Яшу. — А сейчас — в город! О том,
что участвовал в бою, никому, понял? Ни-ко-му! Первые
дни — никаких действий. Пока запасайтесь самоварами,
керосинками, примусами, кастрюлями, чайниками и
прочей дребеденью. Но открывайте мастерскую только после
того, как Федорович получит на это официальное разре-
24
шение властей... Каждый свой шаг согласовывать с
Федоровичем. Еще что? Кажется, все, остальное ты
знаешь, — и Бадаев притянул к себе Яшу, обнял.
— Ну, братишка, бывай! — Еруслан подошел к Яше
и, стиснув его в своих железных объятиях, поцеловал. —
Круто придется или обидит кто — зови Еруслана.
Обещаешь? Ну вот и хорошо...
— Ладно, — пообещал Яша.
Еруслан потоптался еще с полминуты, не зная, что
следует сказать напоследок, на прощанье, но потом,
решив, вероятно, что уже все сказано, наклонился, взял
в охапку четыре трофейных пулемета и, взвалив их на
спину, неторопливо зашагал за товарищами к входу
в катакомбы.
25
— Не задерживайся, сейчас каждая минута
дорога,— крикнул Бадаев Яше, когда тот подбежал к куче