"Молва"
Шрифт:
Умывшись, Яша натянул на себя свежую рубашку,
сменил порванные брюки и пригладил перед зеркалом
буйные огненные волосы.
— Ребята не приходили?
— Все были, все, — шепнула Нина. — Сашка,
Лешка, Гришка. Все тебя спрашивали.
— Чего вы там шепчетесь, как при покойнике? —
отец отложил в сторону перочинный ножик и
незаконченную фигурку скачущего всадника.
30
— Да нет, батя, мы так, — откликнулась Нина. —
Ну,
заговорщически глядя на брата. И, подхватив чайник, скрылась
за дверью.
— Я все слышал, — сказал отец. — Раз уж Нина
смекнула, то и от соседей это могло не укрыться.
Осторожнее надо, хитрее... Время-то какое... Береженого бог
бережет. Меня-то мог бы посвятить в свои тайны. Все
равно ведь догадываюсь.
— Раз догадываешься, зачем говорить? — нашелся
Яша и, подойдя к постели отца, поправил сползшее
одеяло. — Так надо, батя, понимаешь?
— Надо, значит надо, — вздохнул Яков Яковлевич и
своей исхудалой рукой сжал руку Яши. Было в этом
пожатии и тихое одобрение и молчаливая гордость за сына.
Яша сглотнул слюну, излишне громко спросил;
— Бойко не заходил?
— Твой-то теперешний духовный отец? Как же,
интересовался. Хвастался, что власти ему мастерскую
открыть разрешили.
У Яши в глазах мелькнула радость. А отец
продолжал:
— Не нравится он мне... Не нравится.. Пьет много...
Нехорошо... Так и совесть пропить недолго... Вечно у
него глаза как мерзлая картошка... Храбрится,
значительность на себя напускает, а сам как лист осиновый...
Боится он чего-то, что ли?
— Зря ты на него, — возразил Яша, одеваясь.
— Разве я его оговариваю? От сердца я... молодые
вы, горячие...
Отец еще хотел сказать что-то, но замолчал, устало
закрыл глаза.
ТРУДНЫЕ ДНИ ЛОКАТИНЕНТА* ХАРИТОНА
Следователь сигуранцы локатинент Харитон был
взбешен. Снова происшествие. Снова убийство! Среди
бела дня в двух шагах от примарии ** ножом в спину
убит германский офицер. И снова никаких следов.
Можно подумать, что в городе действуют невидимки. Четвер-
* Старший лейтенант (румын.).
** Муниципалитет (румын.).
31
того дня, накануне диверсии на Маразлиевской, в окно
дома, где офицеры устроили вечеринку, кто-то швырнул
противотанковую гранату. Позавчера в парке, возле
развалин Хаджи-бея, застрелили эсэсовца. Очевидцы
рассказывают, что к офицеру, любовавшемуся панорамой
порта, подошел какой-то паренек, в упор разрядил в
него пистолет и, воспользовавшись суматохой, скрылся...
Вчера в деревянном мусорном ящике недалеко от
гестапо обнаружен труп полицейского...
Размышления Харитона прервало появление в
дверях сержанта Костаки Аристотеля, прозванного
сослуживцами Лягушкой, Приземистый и толстый, с
маленькой приплюснутой головой и глазами навыкате, он
говорил резким квакающим голосом и впрямь был похож
на болотную лягушку.
— Господин следователь, вас требует к себе
господин полковник. Сию минуту! — проквакал он и
почтительно наклонил свою приплюснутую голову.
— Как там? — спросил Харитон, имея в виду
состояние «атмосферы» в кабинете Ионеску.
— Барометр падает, — не поднимая головы, квакнул
Аристотель и закрыл за собой дверь.
Полковник Георгиу Ионеску — он же Георгий
Андреевич Иванов — был матерый белогвардеец, бежавший из
Советской России после разгрома так называемой
добровольческой армии Деникина. Когда началась война,
он решил, что его час пробил. Вот когда, считал он, ему
удастся сполна отомстить красным и за имение,
отобранное у него в семнадцатом, и за пинок, полученный от
них в двадцатом, и за все свои долгие скитания за
границей. Хозяева тут же командировали его в
оккупированную Одессу вместе с другими бывшими
белогвардейцами, специалистами «по русскому вопросу» — Харито-
ном, Аргиром, Курерару. Особые надежды полковник
возлагал на прибывшего с ним Харитона, который
родился и вырос в Одессе, отлично знал город, его нравы
и обычаи.
Кабинет Ионеску — просторный, как танцевальный
зал, с голубыми колоннами, — находился на втором
этаже.
— Докладывайте, слушаю, — потребовал шеф
властно, не предложив Харитону сесть.
Был Ионеску мрачен и зол. Сузившимися глазами он
грозно смотрел на следователя.
32
Харитон кашлянул. Раз, другой... Так он делал
всегда, когда хотел выиграть несколько секунд и собраться
с мыслями.
— Пока докладывать нечего, — ответил Харитон,
пытаясь изобразить на лице подобие улыбки.
Ионеску презрительно хмыкнул.
— Где же вы пропадали, локатинент, эти три дня?
Не в бодеге* ли на Дерибасовской?
Харитон побледнел. Он знал: в гневе полковник
страшен. Говорят, в двадцатом он собственноручно как
изменника пристрелил своего сотрудника, который не