"Молва"
Шрифт:
ботвы, где спрятался ежик. Но ежика в ботве уже не
было...
КРОВЬ ЗА КРОВЬ
Шестнадцатое октября. Город словно вымер. Нигде
ни души. На улицах жуткая, пугающая тишина. Дверь
ли где хлопнет, ворота заскрипят, сорванный кровельный
лист загремит или зазвенит разбитое стекло — слышно
далеко-далеко...
Колонны вражеских войск входят в Одессу. Город
встречает врага зловещей пустотой.
Прижимая к животам приклады автоматов, пугливо
озираясь и с тревогой поглядывая на темные немые
квадраты окон, завоеватели шагают по улицам. В
напряженной тишине лишь раздается тяжелый стук кованых
сапог...
На стенах домов обращение командующего армией
корпусного генерал-адъютанта Якобича:
«Граждане города Одессы! Советую вам не
совершать недружелюбных актов по отношению к армии или
чиновникам, которые будут управлять городом.
Выдавайте тех, кто имеет террористические, шпионские или
саботажные задания, а также тех, кто скрывает оружие».
Треск автоматных очередей... Топот... Взрывы... Огни
пожаров.
Под предлогом поисков оружия оккупанты
врываются в квартиры —насилуют, убивают. И грабят. Тащат
все, что только можно утащить, — одежду, обувь,
посуду, мебель, музыкальные инструменты. Тех, кто кажется
им подозрительным, расстреливают, не выводя из
квартир...
Восемнадцатое... На Тираспольской площади и на
базарах появляются виселицы...
Девятнадцатое... По Люстдорфскому шоссе к бывшим
пороховым складам захватчики гонят толпы людей.
Клубы пыли, солдатская ругань...
Девять длинных приземистых зданий. Каждого, кого
солдаты подводят к порогу, обыскивают, заставляют
снять верхнюю одежду, отнимают часы, кольца.
В складах двадцать пять тысяч человек — старики,
26
женщины, дети. Ограбление закончено. Солдаты
закрывают склады, обливают их бензином и поджигают...
Девять гигантских костров... Вопли... Лай пулеметов...
Двадцатое... Стены домов пестрят строгими,
строжайшими и наистрожайшими указами, приказами и
распоряжениями, за невыполнение или нарушение которых
виновным грозит расстрел. Слово «расстрел»
напечатано аршинными буквами. Так, чтобы оно бросалось
в глаза издалека. Так, чтобы оно преследовало на
каждом шагу. Так, чтобы оно сеяло страх.
Двадцать второе октября. Поздний вечер. Маразли-
евская улица, бывшее здание НКВД напротив парка
имени Шевченко. В нем разместился штаб командования
оккупационных войск. У подъезда и на площади перед
зданием черные роскошные «мерседесы», «оппель-адми-
ралы», «хорьхи» и «оппель-капитаны».
Район Маразлиевской и прилегающих к ней улиц
оцеплен плотным кордоном солдат, ищеек гестапо и
сигуранцы*. В штабе идет совещание командования.
Присутствуют только генералы и высшие офицеры
немецкой и румынской фашистских армий — всего сто
пятьдесят человек... Из подвальных окон здания вырывается
ослепительный огонь... Страшной силы взрыв сотрясает
город. Оседая, горы камней и щебня погребают под
собой «мерседесы», «оппель-адмиралы», «хорьхи», «оппель-
капитаны» и их хозяев...
Война палачам объявлена.
На поиски «диверсионной банды» фашисты бросают
все силы. Для ускорения расследования из Бухареста
и Берлина прибывают специальные группы
следователей. За поимку и выдачу властям «преступников»
обещано колоссальное вознаграждение. Улицы и скверы
пустуют. Ищейки гестапо и сигуранцы врываются
в квартиры, совершают обыски, проводят облавы,
прочесывают квартал за кварталом.
Тюрьмы переполнены. Допросы и пытки ведутся
непрерывно. Днем и ночью. Но напасть на след
подпольщиков фашистам не удается, следствие безнадежно
топчется на месте.
«Кровь за кровь, смерть за смерть!» — такими
листовками в течение одной ночи подпольщики заклеивают
указы и приказы фашистов.
* Румынская военно-следственная полиция.
27
ДОМА
Еще в сентябре семья Гордиенко переехала из двух
маленьких комнаток в опустевшую квартиру напротив.
Над ними в квартире доктора поселился Петр Иванович
Бойко. Высокий, нос с горбинкой, густые вислые брови.
Что за человек, в семье не знали. Говорили о нем
всякое. Но Яша, а вслед за ним его старший брат Алексей
привязались к новому соседу, пропадали у него днями
и ночами.
— Что у тебя за секреты с этим длинным? — с
тревогой спрашивала мать.— Ты к нему совсем переселился!
— Какие там секреты! — отмахивался Яша. —
Слесарить нас с братом учит.
— А ему от этого какая прибыль?
— Мастерскую открыть хочет, чинить кастрюли,
сковородки, а нас в помощники возьмет, подработаем.
Но мать не успокаивалась.
— Скрытничает, таит от нас что-то, — жаловалась
она мужу. — Поговорил бы ты, отец, с ним, отругал.
— А за что же, мать, ругать-то? — хмурился отец.