Монастырек и его окрестности. Пушкиногорский патерик
Шрифт:
Дело оставалось за малым – получить благословение наместника, без которого, как не без основания считал он сам, в монастыре ничего не происходило и произойти не могло.
И вот в один прекрасный день, сразу после окончания трапезы, мой приятель быстро подошел к отцу Нектарию, чтобы продемонстрировать ему это высококалорийное чудо, тарелку с которым он поставил перед ним на стол.
– И что? – холодно спросил наместник, с брезгливой гримасой рассматривая лежащие перед ним грибы.
– Вот, – сказал мой приятель, человек мужественный и всегда готовый пострадать
И он подробно, в деталях, рассказал отцу Нектарию все, что касалось волшебных грибов, особенно упирая на те денежные выгоды и экономию средств, которые можно было в дальнейшем извлечь из постройки этих самых теплиц.
– Тем более, что затраты просто мизерные, – добавил он напоследок и смолк.
Потом наступила пауза. Знающие характер отца наместника поняли, что в голове его медленно проворачивалось в этот самый момент окончательное решение, исход которого целиком зависел от того, нужны ли лично отцу наместнику эти самые, неизвестно откуда взявшиеся грибы, или же он может прекрасно без них обойтись, не нанося себе никакого существенного урона, о котором он мог бы впоследствии пожалеть.
– Ты вот что, – сказал, наконец, отец Нектарий, одновременно зевая во весь рот и отодвигая от себя тарелку с грибами. – Ты эти грибы-то расти себе на здоровье, сколько хочешь, а когда время придет, то срезай их и иди на рынок. И там продавай. А деньги потом мне принесешь.
– Как? – не понял поначалу мой приятель, но отец игумен уже удалялся вон из трапезной, не удостаивая вниманием кланявшихся ему послушников и особо доверенных прихожанок.
История, впрочем, на этом не закончилась, а ее продолжение я случайно слышал от отца Маркелла, с которым отец Нектарий иногда был довольно откровенен.
И снился отцу Нектарию в тот день странный сон, будто он благополучно преставился и в роскошном золототканом одеянии предстал перед Господним троном, на котором сиял и сверкал невидимый отсюда снизу Господь.
По мере того, как почивший Нектарий все ближе и ближе подходил к Трону, сияющий свет перед ним становился все тусклее, все тревожнее и наконец вместо яркого блеска над Троном заклубился серый туман, и из этого клубящегося тумана вышел навстречу Нектарию какой-то невзрачный, неопрятный и скособоченный человечек с подвязанной щекой и маленькими, сердитыми глазами, которые так и впились в отца наместника, заставив того невольно подозревать, что все происходящее, кажется, складывалось не совсем так, как он ожидал.
– Вот, – сказал Нектарий, показывая на мешок, который он держал в руке. – Сберег, что называется, от врагов матери нашей православной Церкви. Все до копеечки.
– Что-то я не припомню, что распоряжался что-нибудь беречь, – сказал неопрятный мужчина, брезгливо морща лоб и глядя на мешок. – Что это?
– Это? – переспросил Нектарий, перекладывая мешок из одной руки в другую. – Так ведь мешок это.
– Зачем же ты сюда с мешком-то явился? – спросил мужчина. – Тут все-таки Царство Небесное, не хухры, извиняюсь, мухры.
– Так ведь как же? – с недоумением спросил Нектарий, оглядываясь вокруг, словно ожидая от кого-то помощи. – Сказано же было, кто в малом верен, тот будет верен и в великом. Вот я и подумал.
– Долго копил-то? – спросил из тьмы мужчина и, похоже, даже с некоторым сочувствием.
– Так ведь всю жизнь, – ответил Нектарий, чувствуя некоторое облегчение и даже гордость за то, что сберег зримые плоды своего скромного подвига. – Помню, как в Чимкенте, еще малявка, а уже коплю, и медь коплю, и серебро… Копейка к копейке, а приятно.
Однако вместо похвалы и благодарностей с Трона раздался неприятный, скрипучий смех, о котором и сказать-то поначалу было трудно, что это именно смех, а не какая-нибудь там ерунда на постном масле, на которую серьезные люди не стали бы даже и внимание-то обращать.
– Копейка, стало быть, к копейке, – сказал этот голос, делаясь глуше и словно охватывая все видимое и невидимое пространство клубящимся темным горизонтом, над которым полыхали бесшумные молнии.
– Именно, – подтвердил отец Нектарий, почувствовав вдруг какую-то смутную тревогу, которая негромко отозвалась у него в затылке, пробежала ознобом по спине да заодно простучала быстрым стуком по позвоночнику.
Тут и царящий вокруг мрак как-то быстро и легко разошелся, и отец Нектарий вдруг увидел, что этот самый неопрятный и совершенно несимпатичный человек, оказывается, как две капли воды был похож на самого отца Нектария, причем сходство это было настолько поразительное, что отец наместник на мгновение даже присел от неожиданности, а присев, быстро прочитал «Отче наш». Когда же он снова выпрямился, то увидел, что этот самый второй Нектарий, продолжая сверлить первого Нектария злобными глазками, вдруг попытался вырвать у него из рук заветный мешок и, рванув тесьму, быстро запустил в него руку, одновременно тесня настоящего Нектария в сторону, подталкивая его коленами и брызгая слюной.
– Нет!.. Нет!.. Нет! – вопил отец Нектарий, опасаясь, что из развязанного мешка вот-вот вылетят, разлетевшись в разные стороны, разноцветные бумажки. – Мое!.. Мое!.. Мое!
– Это я настоящий!.. – сипел незваный гость, пытаясь ударить наместника ногой. – Я!.. Я!.. Я!
– Да уж конечно, настоящий, – отвечал наместник, пытаясь побольнее пройтись по ногам надоедливому двойнику. – Видели мы таких настоящих, как же. Небось и ста рублей-то от тысячи не отличишь при надобности, а туда же… Деньги чужие считать, ишь чего надумал, бездельник!
Сказав это, он изо всех сил толкнул своего двойника, так что тот отлетел в сторону и немедленно исчез. Вместо него опять перед отцом Нектарием появился недавний помятый мужчина с перекошенным лицом.
– Что же это ты, родной, хулиганишь – сказал он, вновь показываясь в поле зрения. – Тут ведь не Гайд-парк. Кричишь, как будто тебя режут.
– Так ведь деньги же, деньги, – сказал отец игумен, помогая себе жестикуляцией. – Не просто же так.
– Ах, деньги, – сказал мужчина и засмеялся. – Ты, может, не знаешь, милый, но только в Царствии Небесном денег не бывает.