Монастырские
Шрифт:
На прощанье сказала, что помнит о его давнем предложении погулять по городу и обязательно позвонит, как только появится свободное время.
Она ко всему подходила серьёзно. И держала данное слово. Просвет в учебном графике появился через год.
– Нина? Какая Нина? – удивился Сергей, услышав в телефонной трубке женский голос. «Ленку знаю, Верку помню, с Танькой поругался», – подумал он и тут вспомнил смешное застолье, чопорную девицу в длинном платье с манерами английской леди.
– А, Нина!
Он хотел добавить про «приключение в колхозе», но его опередили:
– Я вам дала слово позвонить, когда найду время. Завтра у меня свободный вечер. Начались каникулы. И родители разрешили с однокурсниками погулять
– Э, нет, дорогая. Поздно. Я женился, – и Сергей расхохотался.
– Правда?! Ой, как здорово! Поздравляю! – от души порадовалась за молодожёна Нина.
«Вот останешься старой девой», – сию угрозу она слышала от мамы не раз. В последние годы мама всё чаще повторяла эту фразу. Дочь соглашалась, что и правда, как плохо, быть старой девой. И как хорошо, когда вокруг играют свадьбы. Она с удовольствием принимала приглашения на свадьбы одноклассниц и однокурсниц, носила подарки, посылала красивые открытки по почте по случаю рождения малышей. Она «зарубила себе на носу» (выражение мамы), что одно из самых важных в жизни событий – вступить в брак. Поэтому новость, что сын прораба женился, была воспринята с восторгом. Нина подумала, как обрадуются родители, когда она им расскажет про Сергея. Но папа с мамой почему-то промолчали. Мама заперлась в спальне, а потом ходила по квартире с красными глазами.
В течение ближайших тридцати лет перемен в личной жизни Нины Кимовны не произошло. Мать-пенсионерка пророчеств про старую деву вслух больше не произносила.
«Вот и стала моя дочь старой девой», – думала Жоржетта Александровна, с завистью оглядывалась на женщин с детскими колясками и шла в церковь ставить свечу за упокой души скончавшегося от инфаркта Кима Георгиевича.
Нина по-прежнему, как и в юности, рассказывала матери о всех событиях своей жизни. Делилась впечатлениями от прочитанного в газетах и книгах. Спрашивала, какое лучше надеть платье на банкет по случаю юбилея главного врача той больницы, куда была направлена по распределению как молодой специалист и где осталась работать до пенсии. Жаловалась по вечерам на головную боль от крика младенцев в детском отделении. Описывала смешные истории из будней пациентов. Мама с дивана направляла в сторону телевизора пульт, переключала каналы и кивала дочери. «Может, и хорошо, что у Нины нет семьи. А то и правда, столько шума от детей», – такие мысли теперь появлялись у Жоржетты Александровны. И она бодрым голосом восклицала:
– А не пора ли нам попить чая с конфетками! …
+++
– Ты бы, Ниночка, в церковь, что ли, сходила! – говорила вернувшаяся с воскресной Литургии набожная соседка и совала в руки шестидесятилетней Нины Кимовны припасенную для неё просфору.
Беломедова приподнималась со скамейки возле подъезда, где обычно проводила предобеденный отдых, кланялась, и вновь усаживалась поудобнее.
– А что, опять поминальные дни?
– Ну, зачем именно поминальные. В церковь всегда хорошо зайти, в любой день.
– Аааа, – равнодушно тянула Нина и крошила голубям остатки старого хлеба из пакета. – Я панихиды по памятным датам заказываю. А так, чтобы в церкви часами время убивать на службах, это как-то у нас дома было не принято…
Когда лучи поднявшегося в зенит солнца упирались в макушку, Нина уточняла время по наручным часам, и направлялась в близлежащую столовую – место своего трёхразового питания. Дома оставалось только выпить стакан кефира перед сном.
Трижды в неделю домработница Клавдия Романовна наводила в квартире Нины порядок. Клавдия Романовна была нанята ещё при жизни супругов Беломедовых. После их кончины, согласно завещанию, ей было назначено из сбережений усопших содержание в качестве платы за опеку Нины Кимовны Беломедовой.
Жоржетта Александровна незадолго до своей кончины слёзно умоляла домохозяйку не оставлять Ниночку
Вместе ходили на рынок, а потом домохозяйка (или, как она себя называла, «сестра во Христе») варила супы с борщами, придумывала вторые блюда. Согласно традиции семьи Беломедовых сервировала стол. И вдвоём с Ниной трапезничали.
По вечерам Нина устраивалась перед телевизором и, как мама в последние годы жизни, щёлкала пультом, переключая каналы. А раба Божья Клавдия на кухне вычитывала перед сном молитвенное правило. Во время рекламных пауз Нина выключала звук (так делала мама), и слушала разговор няньки с Богом. «Господи, помилуй!» – зачем-то повторяла Нина услышанное и сама себе удивлялась. «А вдруг Он всё-таки есть?» – думала она и с такими мыслями засыпала.
Во сне она из старой девы вновь превращалась в маленькую девочку. Бог брал её на руки, баюкал и обещал скорую встречу на Небе. «Значит, Ты меня любишь?» – спрашивала маленькая девочка. «Люблю. Очень люблю», – отвечал Бог.
Конец рассказа Кати Небылицы о Нине Беломедовой
Глава 7: «А меня зовут Витя»
Меня интересовало всё, что было связано с мужчинами – взгляды, рукопожатия, прикосновения. Мне нравилось играть в порочную роковую особу. Хотелось страсти, интриг, и, наконец, огромной, настоящей любви!!!
Я нарочно открывала свои мечты Богдану, знала – Богдан порицает подобное. Досаждать ему было для меня удовольствием. Вот и сейчас. Богдан ходил по комнате. Я наблюдала, как он хромает, и мне хотелось ему сказать что-то язвительное. «Ты – хромой неудачник, на тебя не смотрят девочки, вот ты и завидуешь мне. А я красива, я имею успех у мужчин. Тебя это коробит именно потому, что сам ни на что не годен. Вот и косишься на меня», – от таких несправедливых мыслей мне становилось неуютно, стыдно. «Я гадкая!» – думала я. Пропадало желание вслух сказать то, что просилось на язык. Мне становилось тоскливо. Я снова сердилась на брата. Он будил во мне совесть, и это меня злило.
– Вера, сядь, – Богдан указал на диван. – Сядь, наконец. Нам давно надо поговорить. Это серьёзно и важно.
– Ах-ах, можно подумать. Я наперёд знаю, что ты сейчас скажешь.
Я всё же устроилась на диване, но у меня была другая цель. Хотелось посмотреть на свои коленки, как они будут выглядывать из-под короткого платья. Я представила, сколько мужчин увидит меня в такой позе, и взглянула на часы на своём запястье. Уже скоро, скоро наступит мой час звёздный.
Я рассеянно слушала, как Богдан рассказывает мне об опасности свободных отношений с противоположным полом. Его речь производила на меня обратное действие. Предостережения подогревали жар моих желаний. Я с нетерпением ждала чего-то. Я чувствовала, что совсем скоро у меня начнётся иная, совсем новая, интересная жизнь. Меня мучило желание стать по-настоящему взрослой, самостоятельной в поступках, независимой в чувствах. Мне хотелось распоряжаться собой так, как я того хочу. Мне, наконец, хотелось делать всё наперекор брату. Меня бесило его пуританство.
– Ты ещё забыл сказать – береги честь смолоду, – сказала я.
Богдан не обратил внимания на мою насмешливую интонацию, и серьёзно сказал, взглянув в мои накрашенные глаза:
– Да. И это тоже.
– А зачем?
– Ты говоришь, зачем. А зачем, скажи мне, придуман стыд?
– А кем он придуман? И вообще, есть ли он. И нужен ли.
– Стыд придуман затем, чтобы сдерживать зло. Ибо порок – это зло. Если человек не потерял стыд – значит, он не потерял совесть. А если человек потерял совесть – то…