Монета и сталь
Шрифт:
– Бежать смысла нет, – озвучила его мысли Дилони. Лоб полудемоницы покрылся испариной, и она еле-еле парировала атаки фейри.
Та почувствовала слабость противника и злобно ощерилась.
– Лес на их стороне, – подтвердил паладин, вертикально разворачивая меч и ударяя снизу вверх.
Силы, вложенной в выпад, не хватило. На обнаженное лезвие попал свет от голубых сфер: оно блеснуло, рассекло воздух и едва ли задело кожу фейри. Черные тени на деревьях не шевелились, но что-то подсказывало Приключенцам, что ждать их немилости не стоит. Подобрав удобный момент между атаками, они одновременно побежали назад, к Тристл и Дельвигу;
– Умирать – так вместе, – заявила Дилони, в изнеможении упав на колени рядом с остальными.
Ее одежда испачкалась в земли, крови и налипших на нее листьях, лицо всё в ссадинах и свежих синяках, которых было видно даже на красной коже. На правой руке красовалось несколько кривых, глубоких царапин, но она не обращала на них внимания. Паладин выглядел не лучше.
Девочка рассматривала лицо чародея, словно не слыша ее слов. Казалось, что она просто не верит в происходящее.
Паладину хватило одного короткого взгляда на Дельвига, чтобы тихо сказать:
– Он нас не перенесет.
И тут же обессиленно упал рядом. Меч со звоном выпал из его руки, но Харден, не желая расставаться с семейной реликвией, вновь подобрал оружие и прижал к себе, как ребенка.
– И это – всё? – Тристл будто очнулась. Она шокировано взглянула на ребят, – Это – ваш славный путь Приключенцев?! Да дети малые и то лучше бы справились!
Она вскочила на ноги. Похоже, ее не пугало то, что их вот-вот съедят лесные твари: гораздо больше претензий у нее было к прозванным героям.
– Вставайте уже! Сейчас мы им покажем, кто тут…
Она развернулась, готовая к бою, и в ответ на нее воззрились тысячи белых глаз, похожих на огоньки. Они неотступно следили за каждым ее движением. Храбрости у Тристл поубавилось, но она всё равно встала перед ребятами. О том, чтобы бросить их и сбежать, у нее даже мысли не было.
– Ну, – уже менее уверенно воскликнула она, – Нападайте!
Кинжал начал скользить в ее вспотевшей ладони, но Тристл только сильнее сжала его, не подавая виду. Фейри синхронно наклонили головы и прищурились, будто прикидывая, как столько дерзости помещается в столь маленькой фигурке. Со стороны лесных существ послышался неразборчивый шепот, похожий на шелест листьев.
Вдруг Тристл отчетливо почувствовала холод, будто к ее бедру приложили лед. Сбитая с толку, она посмотрела вниз: левый карман сиял синим так ярко, что девочка тут же зажмурилась. Даже через сомкнутые веки перед глазами было светло, как днем; секунда ослепительного свечения, и всё затихло. Не было слышно стрекота сверчков, шума деревьев, и, самое главное, никакого злобного шипения. Только Круазар тяжело дышал где-то с уровня земли. Девочка с опаской открыла один глаз.
Харден и Мэнс были удивлены ничуть не меньше ее: оба часто моргали и озирались по сторонам, словно птенцы, выброшенные из гнезд. В глазах немного двоилось, а голова кружилась, будто Тристл хлебнула крепкого вина. Эффект последнего она знала не понаслышке: однажды девочку посадили в местную тюрьму за воровство, и, выбираясь, она прихватила у заточившего ее охранника флягу. Потом Тристл еще полдня доставала Верну, потому что «ей было скучно», пыталась снять с мальчика-эльфа остроконечные уши, утверждая, что они ненастоящие, а потом украла красивые перчатки с меховой отделкой из заячьей шерсти. Перчатки были маркие, белые: в обычном состоянии
Круазар по-прежнему лежал, только теперь он, кажется, начал похрапывать. Под ним уже была не сырая земля, а прогнившие деревянные доски; когда предметы вокруг перестали крутиться волчком, то Тристл увидела, что их окружили стены обычного домика. Обшарпанного, старого и явно нуждающегося в переделке, но сейчас девочка была бы рада и темному подвалу – лишь бы не Фарвью с его крайне недружелюбными обитателями. Через два небольших окна падал лунный свет, и, когда глаза Приключенцев привыкли к полутьме, они принялись озираться по сторонам. Тристл тоже притворилась, что не может видеть в темноте, и мотала головой вместе с Харденом и Мэнс.
– Это мы… Где? – наконец выдавил паладин. Его глаза подозрительно влажно блестели, и он шмыгнул носом, прежде чем продолжить. – Тристл, это от тебя свет исходил?
– Я не знаю, – тут же начала оправдываться та. – Я ничего не делала!
Девочка полезла в карман и наткнулась пальцами на артефакт. Внутри всё похолодело. К счастью, ребята были слишком заняты внезапной сменой обстановки, чтобы обратить на это внимание.
– Мы были в Другой части Леса, сражались с фейри и на нас собирались напасть какие-то новые твари, – пока напарники стояли в ступоре, Мэнс обходила домик, состоящий лишь из одной комнатушки, и рассматривала каждую деталь. – А теперь мы в какой-то заброшенной лачуге.
Полудемоница была права: в доме не было ни намека на обитаемость. Ни горевших недавно свеч, ни заправленной постели, ни личных вещей. Столы, подоконники и полки покрыты толстым слоем пыли. У Тристл защекотало в носу и она расчихалась.
– Бильвизы… – уже знакомые хрипения. Лайтбрингер ахнул и тут же склонился над другом, который выглядел так, будто дрался с армией утопцев. – Злобные древесные духи, вот кто это был.
– Ходячая библиотека! – даже Мэнс обрадовалась пришедшему в чувство Круазару. Он пытался сесть, но тело его плохо слушалось. – Очнулся?
С помощью Приключенцев чародей наконец приподнялся. Пока ребята ликовали, Тристл скромно стояла рядом. Дельвиг выглядел лучше: черные вены побледнели, почти вернувшись к обычному, здоровому цвету, а грудная клетка мерно поднималась и опускалась. Только сейчас девочка заметила, что у него приятные черты лица: не грубые, но четко очерченные, будто кто-то рисовал их тонкой кистью. Волосы Круазара спутались и потемнели от грязи. Тристл поймала себя на том, что рассматривает их очень уж долго.
– Помнишь огненное пойло у Йоколя?
Харден с непониманием смотрел на парня, но ответить решился:
– «Дыхание дракона»? Когда ты после одного глотка чуть не захлебнулся, а потом клялся, что больше никогда не будешь пить «эту раскаленную лаву»?
Тристл шумно фыркнула, словно лошадка.
– То самое, – подтвердил Круазар, и, поддерживаемый друзьями, встал. Его пошатывало. – Чувствую себя так, будто выпил семь бутыль таких.
На лице Лайтбрингера отобразилось самое искреннее сочувствие, какое вообще могло быть. Дилони отошла от друзей и продолжила рассматривать временное убежище; выглянула в окно, на что-то покачала головой и пошла к двери.