Монгольская империя Чингизидов. Чингисхан и его преемники
Шрифт:
Пластинчатый доспел азиатских кочевников XIII в.
А теперь вернемся в сожженный меркитами аил, к чудом спасшемуся Темучину. После естественного чувства радости по поводу спасения собственной жизни к монгольскому нойону пришло и ощущение тяжелой утраты: его жена, его любимая Борте — в плену. К чести Темучина надо сказать, что он ни в коей мере не смирился с потерей. Здесь он, пожалуй, впервые проявил ту черту характера, которая, в первую очередь, и сделала его Чингисханом: стремление добиваться своей цели любой ценой и всегда идти до конца. Как только вернулись посланные им за меркитами соратники, Темучин
Между тем, получение этой помощи было делом далеко не простым. Темучин и Джамуха не виделись больше восьми лет, детские клятвы о кровном побратимстве подзабылись, да и велика ли цена детским обещаниям вечной верности, когда речь идет о таком серьезном и трудном деле? Собольей шубы Темучин Джамухе не дарил, никаких отношений не поддерживал, и потому сам к побратиму не поехал, а отправил Хасара с Белгутэем в качестве просителей. Конечно, он тщательно проинструктировал братьев, что и как говорить: напомнить о кровном родстве («мы — одного роду-племени») и побратимстве, а главное — сказать, что Тогрил-хан дает на святое дело два тумена и прочит Джамуху в руководители всего похода. Правда, при одном небольшом условии: джаджират должен предоставить равноценную воинскую силу, то есть два тумена.
«Сокровенное Сказание» утверждает, что просьбу своего аньды Джамуха воспринял очень близко к сердцу, пообещал разобраться с меркитами без всякой пощады и освободить Борте. Джамуха действительно разразился длинной героической речью, обещал забросать меркитов шапками, но под конец умный джаджират как бы невзначай добавил, что может предоставить только один тумен, а еще один должен собрать сам Темучин из людей своего улуса. Прямо об увязке своей помощи с этим условием он не сказал, но, как говорится, умному достаточно.
Хитрый лис Джамуха был действительно хорошим полководцем, а хороший полководец по возможности бережет своих людей. Хотел джаджират, видимо, и проверить военные возможности Темучина, которые явно казались ему сомнительными. Однако умный монгол ошибся, а точнее — не учел до конца то, как изменилась обстановка в степи после поддержки Темучина могущественным Тогрилом. Желающих принять участие в походе, обещавшем стать победоносным, оказалось среди бывших соратников Есугэй-багатура (а в особенности — среди их повзрослевших детей) немало. Хотя и с опозданием на три дня, но Темучину удалось собрать собственный тумен и прибыть к месту войскового сбора.
Здесь необходимо сделать небольшое отступление и затронуть вопрос о реальной численности монгольских войск, принимавших участие, как в этом походе, так и во многих последующих степных войнах. Несмотря на кажущиеся довольно точными указания источников, проблема эта далеко не так проста. В частности, вопреки общепринятому мнению, тумен вовсе не представлял собой отряда в десять тысяч воинов. Даже в эпоху великих монгольских завоеваний, при всем стремлении Чингисхана к унификации своей военной машины, именно это, самое большое структурное подразделение значительно варьировалось по своему численному составу, насчитывая от трех-четырех до десяти тысяч воинов. В дочингисхановскую же эпоху термин «тумен» применялся к крупной войсковой единице, всегда превышавшей тысячу человек, но практически никогда не достигавшей формально заявленных десяти тысяч. Тумен в это время обозначал крупное родоплеменное ополчение, в каждом случае разной численности. Особо крупные тумены могли приближаться к десяти тысячам человек, но в целом реальный тумен той эпохи, скорее всего, насчитывал четыре-пять тысяч воинов. Так что четыре тумена, собранные Тогрилом, Джамухой и Темучином, в сумме давали армию, едва ли превышавшую двадцать тысяч конников. Конечно, и это было явно неадекватным ответом на набег трех сотен меркитов, но, во всяком случае, двадцать тысяч — не сорок.
Древковое
Итак, пятнадцати-двадцатитысячная монгольско-кераитская армия осенью 1182 года выступила в поход, главной целью которого было… освобождение одной-единственной женщины. Как это ни удивительно, меркиты совершенно не ожидали этого удара возмездия и были полностью застигнуты врасплох. Скорее всего, меркитские вожди полагали, что нищий Темучин не найдет союзников, а его собственные силы можно было, по их мнению, не принимать в расчет. Такая недооценка Есугэева сына обошлась им очень дорого. Союзные войска легко сбили небольшие воинские заставы и ночью ворвались в становища меркитов. Весь меркитский улус в панике бросился бежать вниз по течению Селенги. Пленных брали без счета, и, вероятно, меркитский народ был бы полностью уничтожен, если бы не счастливая случайность. Среди тысяч беглецов Темучин обнаружил свою драгоценную Борте и тут же сообщил Тогрилу и Джамухе: «Я нашел, что искал. Прекратим же ночное преследование и остановимся здесь». В результате монгольское преследование остановилось, и десяткам тысяч меркитов удалось спастись.
Из трех меркитских вождей, возглавлявших набег на нутуг Темучина, один, Хаатай-дармала, был схвачен, а позже казнен; двое других — Тохтоа и Дайрусун — бежали далеко на север, в Баргуджин-Токум. Позже первый из них станет непримиримым врагом Темучина и погибнет в борьбе с ним, а второй после некоторого сопротивления смирится с монгольской властью и даже породнится с Чингисханом, отдав ему в жены двух своих дочерей.
Итак, «Троянская война на Селенге» завершилась полной победой монголо-кераитской коалиции. Не повезло разве что Белгутэю, который так и не смог найти свою мать Сочихэл; вернее, Сочихэл, как говорится в «Сокровенном Сказании» (§ 112), по известным только ей причинам не захотела вернуться к сыну. Остальные же могли быть вполне довольны и исполненным долгом, и захваченной огромной добычей. Темучин и Джамуха решили еще более закрепить свою дружбу, завязавшуюся в детстве, и провели еще один обряд побратимства в подтверждение старых клятв. По обычаю, два аньды обменялись подарками, затем устроили пир с плясками и весельем, а ночью, согласно традиции, спали под одним одеялом.
После успешного набега на меркитов Темучин и Джамуха провели полтора года в полном мире и согласии. Их союз представлял собой теперь немалую силу в степи. За двумя молодыми вождями пошли и многие монгольские племена и роды, и сотни, если не тысячи, «людей длинной воли». Лишь самое сильное в монгольской степи племя тайджиутов со своими многочисленными боголами и союзниками отказалось примкнуть к этой коалиции. Фактически, в коренном улусе монголов-нирун на тот момент сформировалась двухполюсная система; при этом тайджиуты сохраняли крайне настороженное отношение к неожиданному возвышению Темучина.
Костяные накладки на монгольские колчаны
Но нельзя назвать простой и ситуацию, которая сложилась в самой коалиции. В основе противоречий лежало само это не совсем естественное положение вещей, выразившееся в наличии сразу двух авторитетных лидеров. Причем оба предводителя были очень талантливыми людьми, у каждого из них имелись свои собственные ярые сторонники. Довольно четкой была разница в мировоззрении и жизненных принципах этих двух молодых людей — уж слишком различной была их судьба в те годы, когда формируется характер и тип личности.
Темучин уже в десятилетнем возрасте познал и горечь предательства самых близких соратников, и жестокую нищету. Не один раз он оказывался на волосок от смерти и бывал спасен силами самых простых людей или волею провидения. Его отношение к родовой знати, обрекшей семью Есугэй-багатура на голод и страдания, было, мягко говоря, двойственным — хотя сам он по рождению был представителем этой знати. После пережитых злоключений главным качеством в человеке Темучин прежде всего считал верность: верность долгу, верность лидеру. Происхождение же имело для него меньшее значение. Так что за Темучином шла в первую очередь не родовая знать, а так называемая «аристократия таланта» — люди верные, сильные духом, способные, хотя многие из них и не могли похвастать знатными предками.