Монгольская империя и кочевой мир

Флетчер Джозеф Смит

Выделенные мною выше характеристики Б.Я. Владимирцовым групп, обозначаемых богол, а именно: unagan bogol, bogol, как и нукеры, — подчиненные, владельцев рода; наиболее видные и состоятельные unagan bogol’ы относились даже к высшему классу; они — исконные вассалы какого-либо рода или дома, потомственно ему служащие; можно охарактеризовать отношения между родом владельческим и родом unagan bogol, как отношения сюзерена, сеньора и крепостных вассалов. Древнемонгольские unagan bogol были крепостными вассалами, которые не могли свободно расторгать связи, скреплявшие их с владельческим родом. Несмотря на сомнения Б.Я. Владимирова в правомерности перевода термина богол как раб, частое употребление самим автором именно такой интерпретации, закрепленной затем переводом С.А. Козина, сформировали

научную концепцию, имеющую своих сторонников по сей день. Аналогичный перевод термина богол отмечается и в работах зарубежных монголоведов, например, это согласуется и с точкой зрения П. Рачневского, который оценивал время возвышения Темучжина как период разложения гомогенности кланов, когда побежденные племена и кланы (Stamme und Sippen) включались в союзы, создаваемые победителями. Потомки побежденных племен и кланов, по его мнению, обозначались как otogus bo’ol, которые служили своим господам в войне и мире, кочуя с ними. В противоположность свите (nokot) они не должны были покидать своего господина [Ratchnevsky 1983, p. 11] (см. ниже богол — он же нукер). Неверное прочтение П. Пельо термина una?an bo’ol привело к появлению следующего его значения — «раб духов предков (Sklave der Ahnengeister)» [там же]. При этом автор отличает bo’ol от otogu bo’ol. Статус первых, которых он обозначает как слуга, батрак (Knechte), был ниже статуса вторых [Ratchnevsky 1983, p. 12].

В словаре Е. Хэниша к слову богол даются следующие переводы: «Sklave, Diener» [Haenisch 1962, p. 19], т. е. «раб, слуга». Например, «раб двери» в § 137, 180, 200 и 211. Термином «раб — slave» пользуется при переводе монгольского богол на английский язык и Ф. Кливз [Cleaves 1982, p. 65, 109, 136, 153]. Можно продолжать выписки из переводов «Тайной истории монголов» на разные языки, смысл предлагаемых интерпретаций не меняется.

Предлагаемые профессиональными монголоведами переводы определили и дальнейшую интерпретацию феномена специалистами кочевниковедами, не владевшими монгольским языком. Наиболее подробно этим занимался Е.И. Кычанов. Перевод и интерпретация терминов всегда определяются общим методологическим подходом к выявлению характера монгольского общества XII–XIII вв. Например, на понимании Е.И. Кычановым содержания феномена, обозначаемого термином богол, безусловно, отразилось его восприятие Монгольской империи как государства, где существовало разделение на классы: «Нам кажется, что к настоящему времени собрано достаточно доказательств классовой природы монгольского общества XI–XII вв. В X–XI вв. оно делилось на богатых (баян) и бедных (ядагу хувун). Класс лично несвободных людей (рабов) противопоставлялся лично свободным людям. Рабы терминологически различались по полу — богол (рабы-мужчины) и индже (рабыни)» [Кычанов 1997, с. 182]. О термине богол будет говориться ниже, а термин индже означает приданое пришедшей в род мужа молодой жены и в известных мне текстах эта группа не называется богол.

Автор ссылается при этом на Рашид-ад-дина, а именно на его текст: «Значение наименования утэгу-богол то, что они дарлекины являются рабами и потомками рабов предков Чингиз-хана» [Рашид-ад-дин 1952б, c. 15]. Продолжая характеристику этой социальной группы, Е.И. Кычанов пишет: «Порабощенные становились туткара — „слугами“, „холопами“ в переводе С.А. Козина [1941, с. 82], („тогда братья впятером полонили тех людей и стали те у них слугами-холопами при табуне и кухне“)» [Кычанов 1997, с. 182]. Но следует отметить, что в монгольском тексте полоненные называются haran tutqar-a, функцией которых было быть при табуне и пище [55] (монг. adu’un ide’en-e) [Rachewiltz 1972, p. 19], тогда как термин богол в монгольском тексте не упоминается.

55

Пожалуй, здесь слово ide’en (еда, пища) означает не кухню, а особый вид повинности — выпас табунов для обеспечения пищей двора.

Ссылаясь на китайского исследователя Гао Вэньдэ, написавшего специальную статью о рабстве у монголов, Е.И. Кычанов дальше пишет: «Рабство являлось наследственным, так как наряду с терминами богол и индже употреблялся термин джалау (залуу. — Т.C.) — потомственные рабы» [Кычанов 1997, с. 182]. Кажется, у Рашид-ад-дина юноши (залуу?) стольник и чашечник — это не рабы, они не только участвуют в хурилтае, но и имеют право голоса, так же как право голоса и у харачу.

На

мой взгляд, рабство может быть названо потомственным/наследственным лишь в том случае, если соответствующая группа (племя, род) находилась в подчинении рода Чингис-хана в течение нескольких поколений. Как мы увидим ниже, в реальной практике не было механизма жесткого удержания того или иного рода/племени в подчинении, это был их собственный выбор. Известны случаи неоднократного выхода из подчинения и откочевки, а затем возвращения вместе с подданными в категорию богол, например, Даридая.

Нельзя не согласиться с утверждением, что источниками рабства служили война и плен, купля-продажа людей. Войне, захвату принадлежало ведущее место. Нукер Борохул погиб при усмирении туматов. После их окончательного покорения «отдали сотню туматов семейству Борохула в возмещение смерти его» [Козин 1941, с. 175]. Сведения о покупке рабов монголами имеются в китайских источниках. «В 1130 г., наводя порядок в северных провинциях Цзинь, чжурчжэни ловили „беглых людей“ и обращали их в казенное рабство. Часть таких казенных рабов они пригнали к границе и меняли на лошадей. В числе покупателей этих рабов из Цзинь были и монголы» [Кычанов 1997, с. 182]. Но монголы могли, наоборот, выкупать своих людей из рабства. Трудно интерпретировать приведенный выше факт как свидетельство приобретения рабов. У Рашид-ад-дина, как и в «Сокровенном сказании», нет упоминания о людях, ставшими рабами путем купли-продажи.

Е.И. Кычанов, ссылаясь на китайское сочинение «Нань цзин но гэн лу», сообщает, что «для воспроизводства рабов монголы заставляли их вступать в брак…: „Монголы объединяли в пары захваченных мужчин и женщин и заставляли их стать мужем и женой. Родившиеся дети навечно становились рабами“» [Кычанов 1997, с. 182–183]. Он выделяет группу, включающую разные категории людей, которую он обозначает как домашнее рабство — рабы порога, сыновние юрты. «Наследственными, потомственными рабами являлись и „рабы, доставшиеся от предков“, упоминаемые в „Сокровенном сказании“, „рабы семьи“. Рабы семьи выполняли самую различную работу. В „Сокровенном сказании“ они названы „рабы у порога“. Они открывали хозяину двери юрты-гэра, готовили для него седло и упряжь, делали для него и его семьи разную домашнюю работу. Подарив 100 семей чжургинцев Хуилдару, Чингис повелел, чтобы эти рабы-мужчины отдавали семье Хуилдара свою физическую силу, т. е. работали на него, а женщины-рабыни стали служанками, „прислуживающими слева и справа“. Рабы-ремесленники в знатных семьях и семье хана именовались герин кебегюд („сыновние юрты“. Более правильный перевод „домашние слуги /парни/“. — Т.C.)» [Кычанов 1997, с. 183]. Последний пример автором взят из статьи китайского ученого.

По мнению Е.И. Кычанова, функцией этой социальной группы было следующее: «Рабы не только прислуживали семье хозяина и занимались ремеслом, они делали и основную работу в монгольском хозяйстве — ухаживали за скотом. Так, уже упоминавшийся Бодончар заставил плененных им людей пасти коней. Ван-хан кереитский отправил пленных „пасти верблюдов и овец“. Рабы стригли овец, сбивали кумыс. Как и во многих обществах средневековья рабы у монголов приравнивались к скоту (кит. источник. — Т.C.). При династии Юань рабов из военнопленных (цюйкоу) и рабов, наследственно пребывавших в состоянии рабства (цайдин), брали в армию при нехватке людей — это явление известно также, например, у киданей и тангутов. По заключению Гао Вэньдэ, в богатых семьях монголов рабы были не вспомогательной, а основной рабочей силой. Они являлись частной собственностью. От раба требовались послушание и преданность хозяину. Закон гласил: „Если раб не предан хозяину, убить его“ (Юань ши. — Т.C.)» [Кычанов 1997, с. 183].

Поисками рабства отмечена и статья Г.Г. Пикова. Так, в 1985 г. Г.Г. Пиков, пытаясь уложиться в пятичленную схему общественного развития, писал о киданях: «В целом строй империи характеризуется как феодальный, однако в нем существовали очень значительные пережитки не только родовых отношений, но и рабства» [Пиков 1985, с. 31]. В его статье социальная структура рассматривается в контексте марксистской теории развития общества и, соответственно, рабство определяется как способ производства, а рабы — как класс (или группа). Хотя уже сам автор отмечает сложность решения этой проблемы и задается вопросом: «Что представляет из себя рабовладение у кочевников? „Любую потерю личной свободы“» (ссылка на М.В. Воробьева. — Т.C.) или «„одну из форм эксплуатации и форм социальных отношений“, причем „наиболее грубую форму эксплуатации“ (ссылка на В.И. Козлова. — Т.C.)? Являлось ли оно у скотоводов важной производственной силой? Без определения позиции в споре об особенностях рабовладения у кочевников, споре давнем и ожесточенном, трудно подходить к рассмотрению конкретного фактического материала о киданьских рабах» [там же]. С одной стороны, Г.Г. Пиков, безусловно, прав, отмечая недостаточный уровень теоретического осмысления этой проблемы. С другой стороны, именно конкретный материал конкретных обществ в определенные эпохи позволяет решить проблемы типологии кочевых обществ и их социальной структуры.