Монгольское нашествие на Русь 1223–1253 гг.
Шрифт:
Рашид ад-Дин, описывая героические деяния армии Батыя на Руси, битву на Сити даже не упомянул. Для него это был результат погони за великим князем, который в момент своего убиения оказал сопротивление. Ростовский великокняжеский летописец, сохраняя лаконичность, изображал события в другой тональности. Смерть Юрия представлена настоящей трагедией для всех русских, теряющих последнюю надежду на спасение от «окаянных татар». В Лаврентьевской летописи на этом вообще заканчивается изложение о Батыевом пленении – далее следует только рассказ о смерти Василька Константиновича. Однако уже в статье 6747 (1239) г. сводчик возвращается к образу князя Юрия и вставляет обширный панегирик ему. Великий князь представлен миролюбивым и богобоязненным: «Се бо чюдныи князь Юрьи потщася Божья заповеди хранити и Божии страхъ присно имея в сердци, поминая слово Господне…» Особенно подчеркнуто его отношение к татарам в период до нашествия, когда они присылали послов: «преже мененыя безбожныя Татары отпущаше одарены, бяхуть бо преже прислали послы свое, злии ти кровопиици, рекуще: “мирися с нами!”; он же того не хотяше…» [258] Выходит, что Юрий изначально не верил в мирные инициативы и собирался воевать, а богатые подарки татарам были для затягивания времени. К сожалению, подобная предусмотрительность не подтверждается позднейшими событиями. Ежели Батыево посольство, прибывшее от Воронежа, покинуло Владимир в начале декабря 1237 г., а к границам княжества монголы подступили в начале января 1238 г., то как можно было при этом не успеть собрать полки и приступить к делу только после поражения под Коломной? На границах вообще первоначально находился лишь воевода Еремей «в сторожах», который после встречи с местным князем Романом послал Юрию предупреждение об опасности. Владимирский властелин отвечал рязанцам, что сам хочет биться с Батыем «особо», но навстречу кочевникам направил сына Всеволода, который никак не подходил на роль вождя главной армии. Все же приходится прийти к заключению, что древнерусский книжник лукавил в угоду сложившейся к 1239 г. конъюнктуре. Возможно, мира с язычниками заключать великий князь и не желал, но был вынужден это сделать, так как полагался на собственные представления о политических устремлениях монгольских ханов. В противном случае все его действия не поддаются логическому объяснению.
258
ЛЛ, 468. Ср.: СЛ, 91.
Примечательно, что только в 1239 г. новый Владимирский князь Ярослав Всеволодович смог торжественно захоронить своего брата, тело которого более года хранилось в Ростове. Его принес туда ростовский епископ Кирилл, проезжавший возле места сражения на Сити по пути из Белоозера, где он руководил созывом ополчения. Принеся тело и положив его в Успенском соборе Ростова, епископ только к концу года смог присоединить к нему голову, что специально отмечено летописью: «блаженый же епископ Кирил ида з Белаозера, тамо избыв ратных, и прииде на место идеже убиен бысть великии князь Юрьи, и обрете тело его, взем же и принесе е в Ростов, и пев над ним обычная пенья, и положиша его в церкви святыа Богородица <…через 17 строк и на следующей странице…>. Тогда же принесоша главу великаго князя Юрья, и вложиша ю в гроб к телу его» [259] .
259
ЛЛ, 520, 521. В угловых скобках – комментарий Д. Х. Ср.: ЛЛ, 465, 467.
Голова Юрия была отсечена Бурундаем, вероятно, чтобы предъявить Батыю, который должен был удостовериться в своей победе. Кроме того, это носило ритуальный характер: была пролита кровь верховного властителя занятой земли. Владения Юрия становились как бы вымороченными, перешедшими под чужой протекторат, вступившие в новую эпоху. О подробностях смерти Юрия вообще мало что известно. Современники интересовались, но не находили ответов. Новгородский летописец отметил, что слухи ходят самые разные, возможно и нелицеприятные, отчего их перечисление затруднительно. При этом ход рассказа о битве на Сити в Новгородской первой летописи весьма примечателен: «…и прибежа Дорожь, и рече: “А уже, княже, обошли нас около!” И нача князь полкы ставити около себе, и се вънезапу Татари приспеша; князь же, не успев ничтоже, побежа; и бысть на реце Сетни [=Сить], постигоша и, и живот свои сконча ту. Бог же весть, како скончася: много бо глаголют о нем инии. Ростовъ же и Суздаль разидошася разно» [260] .
260
НПЛ, 288. В квадратных скобках – уточнения Д. Х.
Здесь и речи не идет о бое, говорится только о безуспешных попытках сопротивления и бегстве. Юрий упоминается среди поспешно отступающих частей: его настигают и убивают, а о подробностях убийства свидетели расходятся в показаниях. Масштаб бегства и формат «сражения» может передать количество спасшихся после него. Ростовский князь Василько Константинович попал в плен, где был казнен, согласно ростовскому рассказу, за нежелание «быти в их воли и воевати с ними» [261] . Его брат Владимир остался в живых и даже присоединил к своим белоозерским владениям Углич. Умер он только в 1249 г., но о его деятельности в эти годы известно мало. Выжил даже брат Юрия Святослав, сменивший другого своего брата Ярослава на великокняжеском столе в 1246 г. Об обстоятельствах смерти последнего Константиновича – Всеволода, который участвовал в событиях на Сити и определенно погиб во время нашествия, – можно говорить только предположительно. Так как Константиновичей хоронили обычно в Ростове, а во время захоронения Василька никто из его братьев там еще не лежал, то, возможно, Всеволод умер от ран чуть позже. Только его и только гипотетически мы можем назвать среди тех, кто вместе с великим князем погиб на Сити. Остальные успешно спаслись.
261
ЛЛ, 465.
Кроме беззубых действий русских войск обращает на себя внимание также неожиданное административное изменение во Владимирской земле, отмеченное в новгородской летописи. Речь идет о разделении волости. Столетнее единство неожиданно было нарушено в марте 1238 г., когда, казалось бы, соседская консолидация была единственным средством против нависшей угрозы. Однако общины Суздаля и Ростова решили иначе. В чем же причина таких действий? Полагаем, что отношение к «татарам» играло здесь не последнюю роль. Ведь судьбы городов отличались диаметрально. Суздаль подвергся самому жестокому разгрому 5–6 февраля 1238 г., а Ростов умудрился уберечься и заключить некое соглашение с интервентами. Насколько в этом договоре учитывались интересы разоренного Суздаля – неизвестно. Примечательно, что позднее, когда Ярослав стал наводить в земле порядок, его брат Святослав получил во владение только Суздаль, а Ростов сохранили за собой Васильковичи – Борис и Глеб. Возможно, позиция ростовчан во время нашествия была слишком необычной, чем вызвала возмущение даже со стороны своего верного и многолетнего сателлита. Уцелевшие суздальцы предпочли отмежеваться от благополучных соседей, и именно после событий на Сити, выступивших жестким репером в действиях захватчиков на Северо-Востоке Руси.
Убийство великого князя Юрия должно было послужить для монгольского войска сигналом, что их миссия в целом окончена. Можно было отходить в спокойную степь. Однако передовые части во главе с самим Батыем уже ушли далеко на запад, приступив к осаде Торжка, который теперь требовалось взять. В отличие от них, оставшиеся во Владимирском княжестве тумены могли двинуться сразу в южном направлении. В любом случае, гибель Юрия была сигналом для всех.
Монгольская армия была измотана более чем трехмесячными переходами, стычками и погонями. Следует полагать, что и потери были значительными. Если под Коломной погибло до 10 тысяч, то в Рязанской земле, при осаде Владимира и других городов, вероятно, еще столько же. Кроме того, требовались сопроводительные отряды для контроля за пленными и награбленным. Наверняка имелись раненые. Вероятно, боеспособные части уменьшились в составе на 30–35 тысяч всадников (до 50 %!).
После смерти Кулькана в походе продолжили участие шесть ханов: Бату, его брат Орда, сыновья Угэдэя Гуюк и Кадан, внук Чагатая Бури и сын Толуя Менгу. По сообщению Рашид ад-Дина известно, что позднее, когда Бату безнадежно стоял под стенами Козельска, куда подошел после взятия Торжка, к нему на помощь спешили тумены Бури и Кадана. Следовательно, они не участвовали в походе в новгородские земли. Из четырех оставшихся туменов один должен был находиться под управлением Бурундая и действовать на северо-востоке. Таким образом, в лучшем случае у Батыя в начале марта 1238 г. под Торжком было три тумена (условно по 10 тысяч), имевших до 50 % потерь личного состава, то есть в строю находилось около 15–20 тысяч. С такими силами штурмовать полноценный укрепленный город было очень сложно, а продолжать наступление на Новгород – вообще бессмысленно.
От Твери к Торжку монголы подошли 20 февраля 1238 г. и целых две недели держали планомерную осаду: «…и отыниша его тыномъ весь около, якоже инии грады имаху, и бишася ту окааннии по 2 недели» [262] . Лишь 5 марта, собрав подкрепления, Батый решился на приступ.
Торжок, в отличие от многих других городов, ворота открывать не стал и в переговоры вступать отказался. Неожиданно жесткая позиция первой на пути монголов новгородской крепости должна была вызвать соответствующее раздражение в ханской ставке. Еще не был найден Юрий со своими ополченцами, укрывшийся, может быть, где-то рядом. Армия находится глубоко во вражеской территории, и опрометчивый штурм, сопряженный с большими потерями, был бы очень опасен. Батый не стал торопиться и применил традиционную для Руси тактику измора. Результат сказался очень скоро. В Торжке получили известие из Новгорода о том, что помощи не будет. Воля защитников была подорвана. Последовал короткий и, судя по всему, прошедший для монголов без значительных потерь штурм. Горожане были деморализованы и «утомлены» осадой, массированным использованием осадных машин: «и изнемогошася людие в граде, а из Новагорода им не бысть помощи, но уже бо в то время нужное кто же бо о собе стал в недумении и в страсе; и тако погании взяша град, и исекоша вся от мужска полу и до женьска, иереискыи чинъ всь и черноризчискои, а все изообнажено и поругано, горкою и бедною смертию предаша душа своя господеви…» [263]
262
ТЛ, 370.
263
НПЛ, 76, 288.
Новгородский летописец как бы извиняется за пассивность соотечественников: время было «нужное», и каждый думал о себе, находился «в недоумении и в страхе». И такая позиция оказывается самой характерной для периода Батыева нашествия. И ситуация с новоторжцами вовсе не была самой показательной.
Город был сожжен. Во время осады погибли все виднейшие руководители общины. Но группа горожан в последний момент умудрилась организовать вылазку и прорваться в леса. Судя по изложению летописи, погоня за ними длилась не один день. Многие погибли, но некоторым, вероятно, удалось уйти. Монголы остановились в 100 верстах от Новгорода у Игнач-креста, проход за который мог быть чреват для них столкновением со свежими полками могучего северорусского княжества: «Туже убьени быша Иванко, посадникъ новоторжьскыи, Яким Влунькович, Глеб Борисович, Михаило Моисиевич. Тогда же ганяшася оканьнии безбожници от Торжку Серегерьскымъ путем оли и до Игнача креста, а все люди секуще акы траву, за 100 верст до Новагорода [не дошед]. Новъгород же заступи бог…» [264]
264
НПЛ, 76, 288–289. В квадратных скобках – дополнение по Комиссионному списку летописи.
Попытки локализации Игнач-креста породили целую серию работ. Первые исследователи (Н. М. Карамзин, С. М. Соловьев) сопоставляли его с поселком Крестцы, заметном новгородским районным центром. Однако в начале XX в. Н. В. Мятлев нашел в писцовой книге Деревской пятины 1495/96 г. упоминание в районе Яжелбицкого погоста озерца «у Игнатцова Къста». Эту гипотезу недавно убедительно развил А. А. Фролов, по предположению которого каменный Игнач-крест стоял невдалеке от брода через р. Полометь, соединявшего «трассу» Яжелбицы – Новгород и большую дорогу Деман – Яжелбицы в районе современной деревни Кувизино [265] .
265
См. подробнее: Янин 1982; Фролов 2005. С. 74.