Монгольское нашествие на Русь 1223–1253 гг.
Шрифт:
Первые меры носили санитарный характер. Ярослав лично руководил захоронением погибших. Так как смерть унесла население целых городов, то у многих погибших могло не остаться живых родственников, и их погребение ложилось на плечи других.
Очистка местности от последствий войны должна была показать жителям, что князь на месте и заботится о них. Возвращение населения в города было задачей нелегкой. Страх, как известно, всегда рождается раньше, а погибает позже. Меры по привлечению населения в покинутые места были важной заслугой новых руководителей.
Кроме того, требовалось упорядочить отношения между общинами («поча ряды рядити»), на которые тяготы войны легли непропорционально. Выше было отмечено неожиданное размежевание, наступившее между Суздалем и Ростовом. Судя по всему, Ярослав не стал насильно восстанавливать единство. В это время на севере Владимиро-Суздальского княжества образовалась целая группа наследственных владений Константиновичей (Ростов, Кострома, Галич, Ярославль, Углич, Белоозеро). Возможно, горожанам Суздаля казалась более перспективной близость со столичным Владимиром, чем со все более отдалявшимся от большой политики Ростовом. Ярослав также расценил, что разоренный город сейчас удобнее всего отторгнуть от ростовского клана, да и правильнее было передать его более подготовленному правителю. Суздаль перешел ко второму Всеволодовичу – Святославу, владевшему ранее Юрьевом-Польским, а Ростов за собой сохранили наследники Василька Константиновича, Борис и Глеб.
Другого серьезного перераспределения держаний в княжестве не было. Иван Всеволодович закрепил за собой Стародуб, а остальные уделы, вымороченные после смерти Юрия Всеволодовича и его детей, разошлись между подрастающими Ярославичами.
В военно-политическом отношении земля была предельно ослаблена. Армия разгромлена, хозяйство разрушено, люди перебиты, разбежались или уведены в плен. Однако значение Владимира вовсе не упало. Он неизменно оставался гораздо более привлекательным местом пребывания для Ярослава Всеволодовича, чем своевольный Новгород, наделенный излишними институтами самоуправления, или дряхлый Киев, далекий и непонятный. Вероятно, со стороны клубок проблем вокруг северо-востока казался несоизмеримо меньшим. Фактически имелся один враг – монгольский хан Батый. В Новгороде же приходилось противостоять сразу группе оппонентов: Тевтонскому ордену, Тартускому и Рижскому епископствам, Дании, Швеции, Литве и непокорным племенам Финляндии. На юге Руси князь всегда оказывался в центре конфликта между группами, где с одной стороны действовала коалиция Романовичей и Ростиславичей, а с другой – Ольговичей и Венгрии. Головоломные комбинации политической жизни в южнорусских землях и колониальные конфликты в северных областях могли мешать целям укрепления власти рода Юрьевичей, чьей базой оставались мирные до последнего времени северо-восточные волости.
Княжение Ярослава Всеволодовича в Киеве было непродолжительным. Прибыв в город весной 1237 г., он уже в конце того года покинул юг и бросился в Новгород собирать подмогу для брата Юрия, вступившего в смертельное противостояние с Батыем. Помочь Северо-Восточной Руси Ярослав не успел. Возможно, новгородцы решили не давать воинов, а собственной дружины было явно недостаточно. Вступив во Владимир вскоре после ухода монголов (около марта 1238 г.), Ярослав оказался, можно сказать, у разбитого корыта. Здесь не было того, к чему он, возможно, стремился: здесь не было славы, величия и могущества, но были разруха, нищета, позор и укор. Ярослав решительно с привычной энергией окунулся в эти сложности, забыв на некоторое время о южных делах.
А Киев тогда захлестнула новая волна княжеской чехарды. Торопливо покидая древнерусскую столицу, Ярослав не оставил там преемника. Видимо, управление областью было передано союзному Владимиру Рюриковичу, находившемуся где-то поблизости. Однако вскоре власть захватил Михаил Всеволодович Черниговский.
В источниках нет указания на то, что Ярослав завещал кому-то стол. Летописец Даниила Галицкого следующим образом описывает смену власти в Киеве: «…и потомь приде Ярослав Суждальскыи и взя Киев под Володимером, не мога его держати, иде пакы Суждалю, и взя под ним Михаил, а Ростислава сына своего остави в Галичи» [286] .
286
ИЛ, 777.
В Воскресенской летописи содержится сообщение примерно того же характера: «Ярослав же, сын великого князя Всеволода Юрьевича, пришед из Киева, седе на столе в Володимери, <…> а по Ярославле седе на Киеве князь Михайло Всеволодич Чръниговьский» [287] .
Такая поздняя летопись, как Густынская, вообще говорит, что Владимир Рюрикович сначала «изгна» из Киева Ярослава, а уже потом там сел Михаил Черниговский [288] . Исследователи считают, что комбинация, при которой Ярославу в столице Руси наследует Владимир, а уже потом Михаил, восходит к путаному перечню правивших в Киеве князей, расположенному в начале Ипатьевской летописи. В этом списке Владимир значится после Ярослава, но не отмечен до него, а имя Михаила даже не упомянуто. При всей недостоверности такого известия следует подчеркнуть, что оно вполне соответствует ситуации на юге Руси в конце 1237 г. – начале 1238 г. Торопившийся на север князь не мог вести длительных переговоров и составлять сложные политические комбинации. Он просто оставил волость и направился в Новгород собирать войска. Позднее он будет подтверждать свои права на Киев в Орде, из чего можно заключить, что ранее он от них не отказывался. Владимиру Рюриковичу могли передать некие функции по текущему управлению, но, скорее всего, не верховную власть. Михаил, узнав о несчастьях в Суздальской земле и об утверждении во Владимире Ярослава, оценил ситуацию как свой новый шанс обрести старейшинство в Русской земле. Причем он захватил («взя») город, не оказавший существенного сопротивления, именно под Ярославом, а не под Владимиром Рюриковичем, который имел полное право уклониться от войны. Судя по всему, это должно было произойти примерно в апреле 1238 г., когда информация о делах на северо-востоке достигла Галича.
287
Воскр., 143–144.
288
Густ., 118.
Страх утратить контроль над «материю городов Русских», возможно, стал причиной того, что Михаил не решился вступаться за свои черниговские волости, разоряемые монголами. В период героической обороны горожанами Козельска в мае 1238 г. их верховный сюзерен сидел в Киеве и не сделал ничего, чтобы помочь осажденным. Все это напоминало действия его кузена Юрия Всеволодовича, владимирского великого князя: надежда на налет диких кочевников, который затронет лишь окраины, а после отхлынет как природная стихия. Действительно, разграбив Козельск, монголы ушли и увлеклись войной с половцами, удостоенными на Руси давней неприязнью. Все это должно было окрылить Михаила Черниговского. Батый разгромил Владимиро-Суздальское княжество и лишил Даниила Романовича возможности апеллировать к грозному суздальскому властелину, а также привлекать брата этого властелина, владеющего богатым Новгородом и давно недолюбливающего черниговцев. Теперь Ольговичам необходимо было развить успех.
Вслед за известием о «взятии» Михаилом Киева сообщается, что сына Ростислава он оставил в Галиче, а тот немедленно отнял у Романовичей приобретенный по миру в 1237 г. Перемышль. Создается впечатление, что речь идет практически о синхронных событиях: «…а Ростислава сына своего остави в Галичи и отяша от Данила Перемышль» [289] . Вероятно, все это относится к весне – началу лета 1238 г., периоду, казалось бы, окончательного триумфа Ольговичей. Теперь под их контролем находились Киев, Чернигов и Галицкая земля в полном объеме: фактически весь юг Руси. Волынские князья Даниил и Василько Романовичи оказались в замешательстве: Ярослав уехал и был увлечен делами в Суздале, Владимир Рюрикович, который должен был воспротивиться утверждению Михаила в Киеве, ничего не смог. Поздние летописцы сообщают, что Владимир Рюрикович умер в 1239 г., будучи князем в Смоленске. Многие исследователи с доверием относятся к этому свидетельству. Если так, то можно предположить, что в Смоленск он был вытеснен в 1238 г. все тем же Михаилом Всеволодовичем, занявшим Киев. Волыняне опять остались один на один с давним соперником, который предельно удачно воспользовался сложившейся конъюнктурой.
289
ИЛ, 777.
Придворный волынский летописец ни словом не отметил то отчаяние, которое должно было охватить деятельного князя Даниила, но вставил неожиданную сентенцию общего характера: «…бывшю же межю ими овогда миру, овогда рати» [290] .
То место, которое избрал автор летописи для такого двойственного резюме, надо полагать, не случайно. Возникла временная лакуна, прежде чем Романовичи осознали, что у них есть все шансы изменить положение. Силы сторон были равными, баланс, как отмечалось в предыдущих главах, неизменно сохранялся уже с 1236 г. Любое изменение могло произойти только в случае появления там некоего нового раздражителя, носителя новых как военных, так и политических возможностей. В 1237 г. таким новым фактором стал Ярослав Всеволодович Новгородско-Переславский. Его внезапный уход на северо-восток и вокняжение там позволили Ольговичам переиграть замешкавшихся Романовичей, захватить Киев и вернуть Перемышль. Надо полагать, реванш Даниила мог произойти только в случае появления кого-то нового, с кем можно было сыграть уже против Михаила. И такой фактор возник, но только не в 1238 г., а на следующий год – это были все те же монголы.
290
ИЛ, 777.
Разгромив северо-восточные земли Руси, Батый увел поредевшие войска в степь. Однако серьезной передышки они не получили. Как верно отметил В. В. Каргалов, в отличие от русских источников, согласно которым монголы ушли в Поле на отдых, восточные, напротив, повествуют об их непрерывных в эти годы (лето 1238 г. – осень 1240 г.) наступательных и карательных операциях. Дешт-и-Кипчак еще не был покорен. Пока одни ханы ходили громить северо-восток Руси, другие сторожили тылы от половцев и других соседей. Требовалось подчинить эти народы для того, чтобы продолжить путь на запад. Их покорность не только обеспечивала мир в тылу, но позволяла пополнить войско новыми подразделениями. Они же могли компенсировать потери в лошадях.