Моника 2 часть
Шрифт:
– И я разделяю мнение доньи Софии… – Моника внезапно затихла, снова стала сдержанной и гордой, когда была одета в одежду послушницы, и притворяясь, что не видит, избегала горящего взгляда Ренато, пытавшегося оправдаться:
– Ты прекрасно знаешь, что мы выполняем долг, пытаясь исправить свои ошибки.
– Именно об этом я и говорю, – вступилась Айме с ложной наивностью. – Хотя в конце концов, мне показалось, что вред не так велик, потому что плохо или хорошо, Моника любит Хуана… Я как раз выглянула в окно, когда она защищала его с таким жаром, поставив тебя в неловкую ситуацию, Ренато…
–
– Так ты понимаешь? Хорошо хоть так… Я боялась, что ты расстроишься, рассердишься на нее… Но вижу, что нет причин. К счастью, враги общественности будут продолжать носить его на руках, как хорошие родственники среди своих…
– Что ты хочешь сказать, Айме? – спросил удивленный Ренато.
– Не знаю… не так важно. Я так нервничаю, что не знаю, что и говорю.
Нервный звон колокольчика призвал к тишине сильные пересуды, заполнившие пространство, Ренато направился к окну зала суда, сотрясаемый странным волнением; этим воспользовалась Айме. Она подошла к сестре, схватила за руку, говоря ей на ухо с отчаянной злобой, которой была полна ее интриганская душа:
– Хуан выйдет на свободу. Все присяжные, с кем мне удалось поговорить, будут на его стороне, и эта бумажка, которая так тебе мешает, была для того, чтобы поднять его дух, отвечая на другую, которую он послал мне, попросив помощи и поддержки во имя нашей любви, которую не может забыть… Я не виновата, что Хуан не может забыть меня, считает своей единственной настоящей любовью. Я должна была написать, что все еще люблю его, потому что без его любви меня не интересует ни любовь, ни свобода. Это правда… Теперь ты знаешь… А теперь, если хочешь, скажи Ренато!
Не дав времени ответить Монике, Айме побежала к Ренато, излив яд в измученное сердце сестры… Все теперь было по-другому: наивное выражение, нежные и ласковые слова, мягкое и влюбленное поведение, с каким она схватила руку Ренато, спрашивая:
– Ренато, дорогой, что там происходит?
– Это уже слишком… слишком! Педро Ноэль среди свидетелей защиты…
– Нотариус Ноэль, у вас есть что заявить?
Голос и власть председателя заставили умолкнуть шум зала, яростные комментарии, столкновение мыслей и желаний, захваченных интересом судебного разбирательства двух братьев… Негодующее возмущение заставляло смотреть друг на друга важных влиятельных персон трибуны. Жажда мести, бешеное любопытство, и что-то нездоровое сотрясало сжатую вереницу скамеек, где скопилась общественная публика. И совершенно спокойный, словно впервые в жизни решивший поставить на карту все, Педро Ноэль вертел в руках цилиндр, в неотъемлемом поношенном сюртуке, прежде чем выступить.
– Едва, сеньор председатель, мое заявление лишнее…
– В таком случае, почему вы вызвались свидетелем?
– Был момент, когда я подумал нарушить правила, но красноречивые аргументы сеньоры Мольнар были в конечном счете бесполезны. Она права: слова лишние. Нам были предоставлены факты в их суровой реальности… Страдания Колибри видны на теле мальчика, и к вашему благоразумию, сеньоры присяжные, я взываю посмотреть на этот случай с человеческим сочувствием справедливости, думаю, этого достаточно,
– Сеньор Ноэль, свидетель не может выступать в защиту, – напомнил председатель. – Если обвиняемый добровольно отказался от защиты…
– Потому, что у него есть совесть, которая не является злом, – прервал Ноэль, словно продолжая концепцию председателя. – Потому что думает, что его намерения достаточно ясные, это всем видно, и к тому же, сеньор председатель, сеньоры судья, присяжные, из-за особого склада натуры обвиняемого. Это нужно сказать перед судом. Как существуют злобные лицемеры, так существуют и лицемеры добра, и перед вами как раз характерный случай на скамье подсудимых. Вот человек благородный, щедрый и человечный, в сердце которого есть милосердие и любовь к ближнему, но он слишком ранен, унижен, чтобы показать это. Мы причинили ему много зла, чтобы он мог сказать без стыда, что все еще хороший и щедрый и продолжает любить человечество…
«» Сеньору председателю свидетель Сегундо Дуэлос рассказал насколько знал о Хуане Дьяволе, старался помочь ему оправдаться, не признавать или смягчить обвинения… Так вот, никто не может простить грехи человека, который знал с детства лишь боль. Сегундо Дуэлос с этим не был знаком. Не верю также, что глубоко его смогла узнать сеньора Мольнар, хотя о ее замечательной женской интуиции вы уже догадались. Я знал его с детства, и могу сказать, что он хороший, действительно хороший, сеньоры присяжные, несмотря на его глупости, несмотря на то, что первым критиковал его…
– Могу ли я задать вопрос свидетелю, сеньор председатель?
Все взгляды повернулись к Ренато. Тот дрожал, трясся от злобы, сдерживаемой лишь прекрасным образованием и волей, и прошел вперед, вонзая свирепый взгляд в рассеченное морщинами лицо старого нотариуса.
– Вопросы, какие хотите, сеньор Д`Отремон. – разрешил председатель.
– Он больше, чем свидетель, панегирист Хуана, доктор Ноэль, – высказался Ренато с едким сарказмом. – Нет или есть у Хуана законы или правила?
– Естественно нет, но…
– Является или нет правонарушением для общества то, что человек создает законы и следует прихотям, несмотря на все и всех, в произвольной и диктаторской форме, раздавая премии и наказания, словно у него в руках сила Бога? Это правонарушение или нет, сеньор нотариус Ноэль?
– Ну, конечно… Это не идеальная система управлять собой, но…
– Есть это или нет в случае с обвиняемым Хуаном Дьяволом?
– Я не могу отрицать, что это есть в этом случае…
– Тогда сеньоры присяжные могут вынести разумный и справедливый вердикт: Да… Обвиняемый виновен!
– Но обвиняемый не зверь, это человек из плоти и крови, – взбунтовался Ноэль в явном гневе. – И сеньоры присяжные тоже люди, как нотариусы, судьи и жандармы. И есть один момент, о котором следует упомянуть, и я задаю вопрос на этом суде: Чего добьется общество, наказав слишком несоразмерно Хуана Дьявола, если будет следовать мертвым буквам закона?
– Общество избавится от него и даст здоровый пример тем, кто хочет подражать ему, – подчеркнул Ренато высокомерно. – К тому же, это будет актом справедливости, настоящей справедливости, а не сентиментальности…