Моника
Шрифт:
– Но можно вернуть в Сен-Пьер корабль, который незаконно покинул порт. Можно задержать человека, чья персона и собственность заложена за заявленные и доказанные долги. Есть гора законных бумаг, где его можно обвинить за учиненную потасовку, непочтительность к властям и ранение человека, который не вполне оправился.
– Этот человек получил компенсацию наличными. Кто-то заплатил за Хуана Дьявола, поручился за него, чтобы вытащить на свободу. Вы можете проверить архивы порта, и этот кто-то…
– Этот кто-то – я. Губернатор, скажу ясно,
– Чтобы приговорить заочно, при его отсутствии? Это невероятно, и осмелюсь сказать больше – это бесчеловечно. Вы должны предоставить подписанное заявление, что берете все под свою ответственность.
– Я подпишу заявление, приму всю ответственность. Можете сообщить островам. Отнесите на мой счет все необходимое расследование.
– Если вы решили делать так дела, то скажу, что информация есть. Люцифер поставил якорь на острове Саба. Затем был в Бастер, Сент-Кристофере. Прошел Антигуа и проследовал вчера на юг. По очевидным причинам, их непросто остановить в Гваделупе, в Мари Галант, но мы можем сообщить властям Доминики, Гренады, Сент-Винсент и Тобаго. Не думаю, что они долго смогут ездить без провизии. И если вы настаиваете…
– Сделайте это, губернатор, сделайте!
Следуя своему единственному направлению на юг, на полных парусах, наклоняясь направо, Люцифер мягко резал голубые воды Карибов.
У штурвала стоял Хуан Дьявол, пока не наступил вечер. Горы Гваделупе остались позади, как и широкий залив Мари Галант. Другой остров вырисовывался в небе высокой линией своих гор, над которым развевался британский флаг.
– Моника, посмотри туда. Что ты видишь?
– Земля! Другой остров!
– Самый красивый из всех. Хочешь взять штурвал Люцифера до самого острова? Возьми его. Не упускай из виду паруса. Держи курс. Немного направо. Хорошо. Теперь мы уже вертикально выпрямились. Завтра мы бросим якорь в Бухте Принца Руперта, и ты сама отдашь приказ бросить якорь.
Моника прищурила веки, ее белые руки задрожали на штурвале, и Хуан странно улыбнулся, когда спросил:
– Что с тобой? Думаешь, оставила позади Гваделупе и Мари Галант, и не вернулась повидать своего доктора Фабера?
– Я ни о чем не думаю.
– Ну тогда думай, о чем хочешь. Я не хочу возвращаться и видеть его. Мне он глубоко неприятен. Естественно, ты не разделяешь мои чувства.
– Считаю, что он спас мне жизнь. А я не поблагодарила его и не могу этого забыть.
– Ты вольна чувствовать благодарность, какую только пожелаешь, но я бы на твоем месте не чувствовал себя так. В конце концов, он сделал хуже, а не лучше.
– Хуан, вы несправедливы.
– Возможно я несправедлив, но мной движет чутье, а этот доктор Фабер… По его вине я принял окончательное решение. Мы не будем бросать якорь на французской земле! –
Он удалился с мрачным гневом, и Моника удрученными глазами проследовала за ним, резко выпустив из рук штурвал, когда молодцеватая фигура Сегундо Дуэлоса приблизилась к ней торопливым шагом:
– Вам стало нехорошо, хозяйка? Что с вами? Вы так погрустнели, а были так довольны прошлые дни.
– Да, Сегундо, но есть гнев, который только приближаясь к некоторым, уже причиняет им вред.
Сегундо посмотрел по сторонам, затем на высокую и крепкую фигуру, которая прошла по палубе и остановилась у самого носа, напротив мачты, скрестив руки, поясняя наудачу:
– Капитан побаивается спускаться на французскую землю, и это понятно. Будь я на его месте, я бы тоже боялся потерять корабль. Простите, я хотел сказать, что он, должно быть, боится потерять его, но не пытается идти против вашей воли. О, простите меня!
Он сжал губы, избегая взволнованного и проникновенного взгляда Моника. С горячим желание узнать она приблизилась:
– Сегундо, это вы сообщили, что нужно уходить из Мари Галант?
– Да, хозяйка, это был я. Сожалею, что поступил плохо, но как второй помощник на Люцифере...
– Вы исполняли свой долг, я знаю. Но вы оба ошибаетесь. Доктор Фабер не хотел вредить Люциферу. Я только попросила его написать письмо матери, чтобы успокоить ее, что со мной все хорошо. Вы понимаете?
– Только это? А капитан знает?
– С Хуаном нелегко говорить об очевидном. Я не хочу огорчать его.
– Он изменился! Это другой человек с тех пор, как вы появились на корабле, хозяйка. Если вы еще хотите послать письмо своей матери сеньоре, не огорчая его, рассчитывайте на Сегундо Дуэлоса, чтобы отправить почту.
– Ты бы мог…?
– Ну конечно. И это не ради похвалы, а потому что любой из ребят может сам это сделать. Мы отдадим жизнь ради Хуана, но если речь о вас… – Он прервался, и посмотрел на нее, словно боролся со своей совестью. Наконец, он наклонился и прошептал: – Хозяин подозрительный. Его предавали, начиная с детства, и он видит предательство даже там, где его нет. И если этой ночью вы напишите письмо своей матери, завтра я пошлю его из Портсмута. Вы напишете ей? Передадите его мне?
– Пока не знаю, – сомневалась Моника; наконец, она решилась: – Хорошо. Сегундо, я рассчитываю на ваше обещание. Я напишу письмо матери.
Сегундо остался возле штурвала, а она направилась к каюте, на пороге заметила Колибри и спросила ласково:
– Что ты делаешь здесь? Что-то случилось?
– Жду вас, моя хозяйка.
Негритенок с белоснежной улыбкой медленно склонил кудрявую голову, ответив на вопрос Моники. Он провел много времени посреди каюты, словно ожидая чуда, нежного видения; очарованные ее светом и теплотой, все перед ней преклонялись, делая это так, чтобы она не смогла заметить.