Моральные фреймы политических идеологий
Шрифт:
Однако отрицание общечеловеческой морали в актуальной, реальной политике неизбежно вело марксистов к «иезуитству» как следствию несерьезного отношения к общим моральным «правилам игры» во взаимоотношениях с «буржуазными» партиями. Особенно актуальным данный вопрос оказывается в случае большевизма (как это показывает известная работа Л. Троцкого «Их мораль и наша»).
В главе отмечается, что принципиальный вопрос, в полемике по которому отчетливо выражается специфика морального фреймирования большевистской идеологии, – это вопрос о революционном терроре. В главе подробно анализируется полемика по данному вопросу между К. Каутским и Л. Троцким. В 1919 году они написали книги с одним и тем же названием (инициатором был Каутский): «Терроризм и коммунизм». Несовместимость раскрытых в этих книгах моральных фреймов раскалывает марксистскую доктрину на две идеологии: консервативно-революционный по своим истокам большевизм и либеральную по своим интенциям социал-демократию.
Исторически марксистская (как и большевистская) идеология сыграла важную роль в становлении идеологии, получившей свое полное развитие уже в ХХ веке, –
В главе «Этика заботы в феминистской политической философии» М. С. Константинов и А. Ш. Типаева выделяют три волны этой политической философии, стремясь в каждой из них определить базовые концепты и ассоциированные с ними моральные фреймы.
Базовой идеей феминизма первой волны была идея равенства прав и возможностей мужчин и женщин, включая их гражданские права. По мнению авторов, в раннем феминизме еще нет ясного осознания его идейного конфликта с другими идеологиями – классическим либерализмом и социализмом. В связи с этим в главе намечается весьма интересная типология основных проблем, на осмыслении которых строятся упомянутые идеологии.
Вторая волна феминизма также разделяет идеи равенства полов, однако теперь женщинам предлагается не следовать моральным фреймам мужского поведения, а реализовывать «новую женственность». Проблема такого феминизма состояла в том, что эта «новая женственность» была на самом деле не более чем романтизированным набором добродетелей домохозяйки.
Но если для феминизма второй волны были характерны специфичные фреймы различия в равенстве, то феминизму третьей волны свойственны моральные фреймы концепта различия.
Особенное развитие такой подход получил в «радикальном феминизме», что послужило базой для идеологемы особой «женской этики заботы», альтернативной «мужской этике справедливости». Однако парадокс этой этики состоит в том, что она оказывается в окрестностях консервативной морали, когда утверждает, что нормы разума, в отличие от ценностей заботы, не являются универсальными, а потому приоритетными в вопросах этики, а фреймы материнской и сестринской заботы транспонирует в публичную сферу и тем самым универсализирует.
Одним из ярких примеров размежевания актуальных течений феминизма как с классическими, так и с радикальными его версиями, может служить так называемый «исламский феминизм», который уже невозможно свести к прозападной критике традиционных мусульманских обществ.
Наряду с феминизмом, к новым социальным движениям ХХ века традиционно причисляют экологические движения.
В главе «Проблемы будущих поколений и противоречия экологической этики», написанной Т. В. Беспаловой, акцентируются основные концепты морального фрейма экологизма («человек» и «среда»). При этом обращается внимание на разное их толкование в рамках основных подходов к осмыслению отношений человека и среды: техноцентристского, антропоцентристского, экоцентристского, антропоэкоцентристского. Автор рассматривает экологическую этику как совокупность моральных фреймов и ставит вопрос о соотношении экологической этики и экологической политики. Проблема, которая отсюда вытекает, – неравномерное распределение последствий экологического кризиса, способствующего дроблению общего экологического интереса человечества на его отдельные аспекты (государственный, национальный, региональный и т. д.).
Любопытной темой, затронутой в упомянутой главе, выступают формы транспонирования моральных фреймов экологизма в различные политические идеологии. Принципиальным моментом является то, что такое транспонирование, с одной стороны, трансформирует содержание самих моральных фреймов, а с другой – идеологически дифференцирует сам экологизм: экодемократия, экосоциализм, эконационализм и т. д. Весьма интересной в этом контексте представляется связка моральных фреймов экологизма и патриотизма, которую Т. В. Беспалова обсуждает с опорой на философию экологического кризиса, развитую В. Хёсле в его «Московских лекциях» 1990 года.
Среди новых идеологических течений мы выделили в данной книге и коммунитаризм, хотя его статус как политической идеологии не для всех является очевидным.
Автор соответствующей главы («Критика либеральной концепции моральной нейтральности в коммунитаризме»), М. С. Константинов, рассматривает обе стороны дискуссии коммунитаристов и либералов в контексте идеологических отношений «мы» – «они». В этом контексте «либералы» представлены в качестве носителей ключевых концептов свободы, права и справедливости, которым «коммунитаристы» противопоставили концепты сообщества, блага и добродетели. «Либеральный индивид» характеризуется фреймами неисторичности, абстрактной и инструментальной рациональности, асоциальности и субъективизмом в моральных суждениях. «Коммунитарная личность», напротив, исторически конкретна, ее ценности, цели и идентичность социально обусловлены, поэтому ей приписываются фреймы гражданственности, ответственности за дела сообщества, взаимного уважения, привязанности, дружбы, доброжелательности и т. д. По мнению автора, особенно ярко мотивирующая функция моральных фреймов проявилась в политической версии коммунитаризма, а именно в проекте «хорошего общества» (the good society) А. Этциони. Этот концепт амбивалентен: для реализации такого общества необходимо моральное воспитание его представителей и, наоборот, «хорошее общество» воспитывает в индивидах нужные добродетели посредством публичного обсуждения моральных стандартов, вовлечения в гражданскую жизнь, в процессы принятия общественно значимых решений, участия в делах сообщества и т. д. Тем самым «хорошее общество» это не только политический проект, который нужно воплотить в жизнь, но и условие воспитания «хорошего гражданина».
Почему создатель советской водородной бомбы становится главным советским пацифистом-диссидентом,
Раздел 1
Основные подходы к проблеме отношения морали и политики
Глава 1. Нормативистский подход: идеально значимые ценности политической морали
1
Перевод выполнен доктором политических наук, профессором С. П. Поцелуевым.
2
Заметим, чтобы предотвратить ложные ожидания: в этом разделе речь идет только о прояснении понятий, а не о легитимации политического или обосновании морального как самостоятельных сфер. Последнее возможно только в том случае, когда уже стало ясно, как применяются понятия.
В демократиях партий можно иногда услышать от профессиональных политиков, что они не понимают законодательной инициативы своего партийного товарища (и по совместительству – внутрипартийного соперника) – «ни по существу [sachlich], ни политически». Бросается в глаза это сочетание «по существу» и «политически», как если бы это были разные понятия. Но законодательные инициативы по сути своей относятся к тому, что хорошо для государства: и поскольку государство по-гречески означает «полис», следовало бы предположить, что «по существу» означает в данном случае то же самое, что и «политически». Однако здесь это явно не так. Что же понимается тогда под «политическим»? Одну подсказку дает нам тот факт, что сегодня говорят о «политике» не только государств, но также частных предприятий, даже о «политике» преступной организации, разлагающей государство. «Политика мафии» – это и без пояснений всем понятное выражение. Напротив, понятие «политический процесс» предполагает, что не любая деятельность государства может быть названа «политической», ибо все рассматриваемые в суде процессы являются просто государственными 3 . Так что же подразумевается здесь под «политикой»? Очевидно, что слово «политика» относят ко всем мероприятиям какой-либо организации (или, при известных условиях, лица), которые должны служить ее властным интересам 4 . Аналогичным образом, процесс называется «политическим», если решающее значение в нем имеют властные интересы, а не собственно юридические аргументы, или когда результаты этого процесса приводят к важным последствиям для распределения власти (особенно в государстве). В приведенном выше примере дают, стало быть, понять, что определенная законодательная инициатива не является хорошей (т. е. по существу верной) для государства, как не отвечает она и интересам сохранения или расширения власти. Правда, понятие власти требует субъекта, к которому эта власть относится; и упомянутая выше формулировка вольно или невольно оставляет открытым вопрос о том, о чьей власти идет речь: о власти партийного друга (противника), о собственной власти или о власти их общей партии в данном государстве. Вероятно, речь пойдет о последнем случае – если судить, по крайней мере, по выраженной претензии – ведь мер для усиления собственной власти упомянутый критик вряд ли может ожидать от своего противника. А если бы критик думал о власти последнего, он бы тогда в качестве друга обратился с добрым советом к его благоразумию. Но если такая критика высказывается публично, она может означать только одно: данная законодательная инициатива не является хорошей для государства, и электоратом она не будет воспринята позитивно, а от него ведь зависит власть данной партии.
3
Даже не все процессы по делу «предателей Родины» могут рассматриваться, по определению, как политические.
4
В «Политике как призвании и профессии» Вебер определяет политику как стремление к власти внутри государства или между государствами: «Итак, „политика”, судя по всему, означает стремление к участию во власти, будь то между государствами, будь то внутри государства между группами людей, которые оно в себе заключает» [Weber, 1988, S. 506]. (См. также: Вебер, 1990, c. 646. – Пер.). Г. Лассуэлл и А. Каплан отождествляют политическое с властным аспектом в социальных целостностях, особо не выделяя при этом государства [Lasswell, Kaplan, 1969, p. XVII].