Мориарти. Последняя глава
Шрифт:
В октябре минувшего года, во второй уже раз на протяжении девятнадцатого столетия, в Южной Африке вспыхнула война между Британией и двумя республиками, Трансваалем и Оранжевым Свободным Государством. Война эта, как никакая другая до того, всколыхнула патриотические чувства британской общественности, и люди массово откликались на усилия как газет, так и отдельных лиц, устраивавших благотворительные мероприятия для оказания помощи сражающимся «томми» — им посылали шоколад, консервы «бовриль», сигареты. По какой-то неведомой причине человек с улицы проникся вдруг странной симпатией к неизвестному солдату, повсюду шли спектакли откровенно шовинистической направленности и звучали ура-патриотические
29
Томми Аткинс — прозвище английского солдата; так именовался условный солдат в военном уставе.
— Вот и молодец, — одобрительно кивнул Спир. — Значит, пятница, девять вечера, театр «Альгамбра», Лестер-сквер.
— Кэб будет ждать его в четверть первого. С Мэри и остальными никогда ничего нельзя знать наверняка, но сэр Джек все равно закажет кэб на пятнадцать минут первого. По нему хоть часы сверяй.
— Каретные, — хмыкнул Эмбер.
Спир снова кивнул и тут же спросил:
— А где они спрятали тело Сэл Ходжес?
Стритер ответил не сразу; казалось, на мгновение мыльные пузыри Спира разлетелись, и несчастный увидел перед собой глубокую черную воду. Но уже в следующую секунду он коротко кивнул:
— На Брик-лейн. Дом с меблированными комнатами наверху. Его еще, кажется, Ульем называют. А заведует там всем Дропси Кармайкл со своей хозяйкой, Дотти.
— Дропси и Дотти Кармайкл, да, помню их. Расторопная парочка. И когда же должны найти тело?
— Сегодня, мистер Спир, если я правильно понял.
— Старый фокус, — прохрипел, закашлявшись, Терремант.
— Угу, — отозвался Джиттинс и подмигнул Стритеру. — Договариваешься с хозяином ночлежки, кладешь на койку мертвяка. Потом, когда все встали и ушли, находишь этого самого мертвяка. Говоришь, что помер ночью. Кто такой, как зовут, никто не знает. В девяти случаях из десяти беднягу хоронят в общей могиле. Хозяин ночлежки кладет в карман пять-шесть фунтов, ну и, может, какой-то чиновник в нужный момент закрывает глаза.
— Мы же не хотим, чтобы с Сэл так обошлись, а, Джордж? Она заслужила достойных христианских похорон. — Новость о смерти Сэл сильно опечалила Спира, но сейчас он старался не выдать чувства и держался бодро. — Вот что, Джордж, сходи-ка туда с Эмбером и нашим китайским другом. Да и Сидни прихватите, так сказать, для достоверности. Скажете Дропси Кармайклу, что, мол, выполняете инструкции Джека.
— Конечно, мистер Спир. Схожу с удовольствием. — Джордж Джиттинс широко улыбнулся.
— Ладно, мистер Спир, — согласился Стритер, хотя и без особенного энтузиазма.
— Да, и про другое дело не забудь. Постарайся. Ради меня. — Спир даже не стал поворачиваться к Стритеру — короткий взгляд искоса и легкий кивок.
— Конечно, Альберт, конечно. Все сделаю.
— Посмотри, Джим, есть ли тут кто из мальчишек, — обратился Спир к Терреманту. — Если есть, отправь к старику Кадаверу — пусть через час подъедет туда на своем фургончике.
Терремант сказал, что так и сделает. Кадавером [30] называли Майкла Кэдвенора, гробовщика, к услугам которого по мере необходимости, что случалось не так уж редко, обращался Мориарти.
— Лучше дать ему чуть больше времени, — предупредил Эмбер. — Мы сегодня крепко застряли на Пикадилли. Что они со всем этим будут делать, даже не представляю. Кареты, омнибусы, теперь вот еще эти… автоколяски. И с каждым днем все больше. По
30
Кадавер (англ. cadaver) — труп.
— Да, делать что-то придется, рано или поздно. — Спир быстро потер руки. — Так, я к Профессору. С новостями.
— Не хотел бы я оказаться на твоем месте. — Джиттинс покачал головой. — Шуму будет много.
— Да уж перья полетят, — проворчал Терремант.
— Спятит Профессор, — пробормотал Эмбер. — Рехнется как пить дать.
Взяв Стритера в клещи, Эмбер и Ли Чоу вывели его из комнаты. За ними последовал Джиттинс.
— А кто есе будет в Альгамбле, а Сидни? — поинтересовался китаец.
— Говорят, всякие знаменитости. — Стритер с усилием вздохнул. — Веста Тили, Малышка Титч, Дэн Лено, Джордж Роби.
— Племьел-министл Веселья, — ухмыльнулся Ли Чоу. — Осень смесной дядеська.
Когда все ушли, Терремант повернулся к Уэйлену, с озабоченным видом стоявшему в уголке.
— Ну, Йона Уэйлен, с тобой-то что будем делать, а, боксер?
При жизни Сэл Ходжес была высокой и изящной женщиной, с сияющими, отливавшими бронзой волосами, густым водопадом низвергавшимися по спине почти до колен. «Канитель. Старое золото», — говаривал Мориарти, и это звучало довольно странно, поскольку Профессор редко прибегал к клише. Еще она была живой, веселой, скорой на шутку или двусмысленность. Поигрывая волнистыми прядями, Сэл, бывало, говорила, что, по словам знакомых мужчин, ее самый большой капитал тот, на котором она сидит. При этом Сэл вскидывала бровь и надувала губки, если собеседник не понимал, о чем речь, а потом многозначительно подмигивала — точь-в-точь, как Мэри Ллойд во время исполнения своей знаменитой французской песенки с намеком «Твигги By». [31]
31
Twiggy Voo — переиначенный на английский манер припев популярной в начале XIX века французской песенки «Twiggez-vous?» («Вы понимаете?»). Р. Киплинг упомянул ее в своем романе «Сталки и компания» (1899).
Остановившись у шаткой кровати, Эмбер втянул сквозь зубы воздух и покачал головой.
— А выглядит-то совсем плохо, — сказал он, обращаясь к Ли Чоу.
— Конечно, плохо, — усмехнулся Джордж Джиттинс. — Тебя бы задушили, и ты бы плохо выглядел.
— И волосы селые. — Ли Чоу протянул руку и коснулся землистых волос, разметавшихся по грязной подушке. — Не золотые.
— Бедняжка, — пробормотал Сидни Стритер. — Бедняжка. — Он не очень хорошо чувствовал себя в присутствии мертвой женщины, тем более в этой неприятной комнате, где в иную ночь помещалось десятка три бездомных.
В лучшие, если можно так сказать, времена Флауэрдин притягивала рекордное число воров и проституток, и главной причиной такого притока народа было большое предложение дешевого ночлега. Ночлежки процветали в этой части Лондона даже после 1851 года, когда парламент попытался сократить их численность, приняв соответствующий закон, но теперь, в начале двадцатого столетия, это заведение оставалось последним осколком былой славы Флауэрдина.