Морская школа

Коковин Евгений Степанович

Илько жил далеко-далеко, за рекой Печорой, в тундре. Его отец был пастухом у богатого оленевода Теняко. Жилось плохо, в холоде и голоде, в постоянных кочевых переездах. Хозяин оленьего стада, которое пас отец Илько, был жадный и жестокий человек. Отец страдал тяжелой болезнью желудка, а Теняко знать ни­чего не хотел ни о каких болезнях и только посмеивал­ся. Его батрак худо смотрит за оленями, значит, он лентяй. А лентяев не нужно. А если у тебя и на самом деле болезнь, значит, и есть мясо тебе не нужно и жить на свете не нужно. Больной должен умирать. Так гово­рил, посмеиваясь, богач оленевод Теняко.

Однажды в стойбище из далекого селения Пустозерска приехал русский человек. Люди окружили его – думали, что русский привез спирт, чай, порох и дробь. Зачем приезжать русскому, если он не хочет выменять у жителей тундры на свои товары шкурки красивых песцов!

Но спирта, чая и пороха у русского не оказалось. Узнав об этом, Теняко разочарованно посмотрел на русского и ушел к себе в чум, даже не осведомившись, зачем же приехал гость из Пустозерска.

Русский поселился в чуме отца Илько. Звали его Петр Петрович, а занимался он делом, казавшимся для жителей тундры, по крайней мере, странным: рисовал на полотне красками. Он рисовал бескрайние снежные просторы тундры, высокое небо, островерхие чумы и оленьи упряжки.

Илько любил смотреть, как рисует Петр Петрович. Художник казался ему волшебником.

Вначале на холсте ничего нельзя было разобрать. Потом в густых мазках белил начинали проступать тени, снег чуть синел, небо оживало и становилось по­хожим на настоящее. Каждый мазок усиливал впечат­ление. Расплывчатые, неопределенные фигурки на холс­те постепенно превращались в оленей, тоже словно в живых, настоящих.

Наблюдая за работой художника, Илько волновал­ся. Он уже ощущал радость творчества, хотя ни разу не брал в руки кисть. Он чувствовал, что краски, цвета, оттенки, свет и тени – все это будет подчиняться и его желаниям, его рукам.

Мысль о том, что он возьмет кисть и перенесет крас­ки с палитры на холст, – эта мысль даже пугала его. Она казалась Илько дерзкой и неосуществимой.

Петр Петрович замечал, что мальчик почти не от­ходит от него. Однажды он спросил:

– Хочешь, Илько, я научу тебя писать красками?

Илько смутился и ничего не сказал. Мог ли он меч­тать о таком счастье!

– Кто знает, – продолжал Петр Петрович, – мо­жет быть, из тебя выйдет настоящий художник. Будет время – и у твоего народа появятся ученые и писатели, художники и архитекторы, не будет в тундре шаманов, а будут учителя и врачи.

Илько не понимал тогда, о чем говорил Петр Петрыч, как он называл русского человека.

Петр Петрыч и Илько подружились. И когда худож­ник стал собираться в обратный путь, он попросил отца Илько, чтобы тот отпустил мальчика на время с ним в Пустозерск.

Живя в Пустозерске у Петра Петрыча, Илько учил­ся говорить по-русски, привыкал к новой, необычной для него жизни в просторной деревенской избе.

Петр Петрыч жил не так, как жил отец Илько. Отец любил чай и выпивал по пяти, а иной раз и по десяти кружек. Еще больше любил отец водку. Петр Петрыч водку совсем не пил, а чаю выпивал одну кружку.

Отец ел сырое оленье мясо, и Илько ел сырое мясо. В доме, где жил Петр Петрыч, была печка, в которую ставили горшки с мясом или с рыбой.

Отец не любил Теняко, хозяина оленьих стад, но боялся и слушался шамана. Петр Петрыч называл Те­няко кулаком, а шамана – обманщиком и говорил, что их обоих полагалось бы прогнать из тундры.

На Север Петр Петрович приехал не по своей во­ле – сюда его выслало царское правительство за то, что он состоял в подпольной революционной организации. Из рассказов художника Илько уяснил, что царь счи­тается самым главным в России, что в России тоже есть богачи – такие, как Теняко. Но есть люди – боль­шевики, которые идут за бедняков и которые скоро про­гонят царя и всех богачей.

Почти полгода прожил Илько у Петра Петрыча. Он уже разговаривал с художником по-русски и учился рисовать. А Петр Петрыч говорил, что будет обучать Илько читать книги и писать карандашом на бумаге.

Когда стало известно, что стада Теняко останови­лись невдалеке от Пустозерска, Петр Петрыч и Илько отправились в тундру. И тут они узнали печальную но­вость: отец Илько несколько дней назад умер.

Горько плакал Илько, и теперь ему уже ничего не оставалось делать, как снова вернуться с Петром Пет­ровичем в Пустозерск. Жили они так вдвоем еще два года – охотились, ловили рыбу, выезжали далеко в тундру. Илько научился и читать и писать, но больше всего он любил рисовать.

Петр Петрович говорил:

– Подожди, Илько, придет время – поедем с то­бой в большой город. Выучишься, приедешь в тундру учителем, будешь маленьких ненцев обучать грамоте.

И казалось, что такое время наступает, потому что стал Петр Петрыч готовиться к отъезду. Но вдруг на Печоре появились американцы и англичане. Они при­плыли сюда на больших военных кораблях.

Если раньше русские торговцы поили ненцев-про­мышленников водкой и обжуливали их на обмене пес­цов, то американцы и англичане силой заставляли от­давать дорогую пушнину. Когда Ефим Лаптандер не за­хотел отдать добытых им песцов, его пристрелили.

Однажды чужеземцы в сопровождении русских бело­гвардейцев пришли в избу, где жили Петр Петрыч и Илько. Они перерыли все вещи, кричали на Петра Пет­рыча, угрожая ему пистолетами, а потом забрали с собой всю этюды, картины и книги. Когда инглишн оставили дом, Петр Петрыч сказал:

– Нужно, Илько, уходить в тундру, иначе они убьют меня. И тебя не пощадят.

Из рассказов Петра Петрыча Илько знал о Ленине, о большевиках, которые хотят всех бедняков сделать счастливыми людьми. Он знал также, что Петра Петры­ча ненавидят пустозерские кулаки, а они заодно с инглишами. Мальчик понимал, почему Петру Петрычу нужно уходить.

Но уйти они не успели. Снова пришли инглиши, и белогвардейцы вывели Петра Петрыча во двор, а Илько заперли в избе. Мальчик слышал выстрелы, он кричал в отчаянии и тщетно стучал кулаками в дверь.

Так Илько остался один, лишившись человека, которого он любил как родного отца.

А потом американские офицеры насильно увезли Илько на пароход.

Пароход был русский и назывался «Владимир». И вся команда на пароходе была русская. Но хозяевами здесь были американские офицеры. Они приказывали не только своим солдатам, не только русским матросам, но и русскому капитану парохода.