Морская яшма
Шрифт:
Я взбежала наверх и, подойдя к большому окну, увидела черного пса и мрачного шотландца чуть правее маяка. Они стояли на краю скалистого обрыва над океаном. Оба смотрели в море, такое же холодное и серое, как и отраженное в нем небо. У меня было чувство, что разговор о моей матери высек опасную искру. Чего ждал от меня этот человек, расположенный ко мне столь неприязненно и такой не располагающий к себе? Вчера ночью он забыл обо мне, но что будет сегодня?
Все еще одетая, я прокралась вниз. Из парадной гостиной улетучились последние пари благовоний. Лиен, отбыв положенное у гроба, покинула старую
Я проскользнула мимо двери в гостиную незамеченной и, снова выйдя из дома, направилась к старому маяку. Войдя, огляделась и обнаружила, что там пусто; из-за двери в центральную комнату не доносилось ни звука. Я подошла к одной из дверей и приоткрыла ее. И как по волшебству перенеслась в удивительное место.
В комнате сильно и остро пахло свежей древесиной, опилками и краской. Здесь, видимо, работал талантливый резчик по дереву. На полках теснились фигурки животных, людей, небольшие деревянные статуэтки. Однако я едва взглянула на них, потому что все мое внимание приковала фигура на помосте в центре комнаты. Я приняла бы ее за обычную скульптуру — фигуру женщины чуть больше человеческого роста, — если бы она не была прикреплена к основанию под углом, с наклоном вперед, словно готова была бесстрашно встретить океанские бури. Конечно же, это было не что иное, как корабельная носовая фигура.
Незаконченная резная скульптура выглядела очень странно. Фигура была одета в прелестное одеяние цвета зеленой яшмы, складки его отлетали назад, словно от сильного ветра. Платье было отделано до мельчайшей детали, словно резчик любовно работал над каждой складочкой воображаемой ткани. Руки женщины были сплетены и спрятаны в широких рукавах одежды. Мягко обрисованная грудь вздымалась навстречу стихиям. Но, удивительно контрастируя с этим ювелирным совершенством, голова над хрупкими плечами оставалась пока грубой болванкой. Не видно было ни одной попытки хотя бы начать работу, обозначить головной убор или наметить черты лица.
Какой странный метод работы, подумала я тогда. Закончить все остальное, даже покрасить, и оставить нетронутым главный элемент скульптуры.
Я вспомнила, как взволновался Ян Прайотт, увидев меня, когда я подалась вперед на носу старого китобойного судна. Тогда он спросил, не соглашусь ли я позировать для носовой фигуры. Значит, это он работал здесь? Он создал эту царственную скульптуру без лица? Неужели он хочет взять меня в натурщицы? Но вряд ли именно для этой фигуры, потому что на ней одежда китаянки, а у меня европейское лицо.
Во мне проснулось какое-то смутное воспоминание. Ведь я слышала когда-то историю именно о таком странном сочетании… давным-давно… Какой-то рассказ о корабельной фигуре в восточном платье, но с европейским лицом, фигуре, которая прославилась на все моря…
Пока я стояла в раздумье, за дверью кто-то кашлянул.
Внезапное появление бородача испугало меня, словно я вдруг оказалась в западне, словно мне угрожало неприкрытое, первобытное зло. Моряк стоял, загораживая собой выход, и я почувствовала, что он не выпустит меня, если я попытаюсь уйти. Я стояла неподвижно, стараясь скрыть волнение.
— То-то мне утром показалось, что я вас узнал, — заговорил он. — Но до меня только потом дошло, что вы ведь дочка Карри Коркоран. Ну вылитая Карри, вам уже, наверное, в Бэском-Пойнте про это все уши прожужжали.
— Карри Хит, — поправила я сухо.
Он состроил мне гримасу, которая в чаще его черной бороды могла сойти за улыбку.
— Погодите, до кэпа Ната мы еще доберемся. Вот потому-то вы меня и заинтересовали, можно сказать. В свое время я ходил под началом вашего папаши и не видал такого доброго капитана ни до, ни после. Я был его вторым помощником, пока черт не попутал меня пойти первым помощником к Обадии Бэскому.
Мне неприятно было слышать имя своего отца — да и капитана Обадии тоже — из уст этого типа, хотя он и хвалил отца.
— С вашего разрешения… — произнесла я и направилась к двери.
Он не уступил мне дорогу, только кивнул лысой головой на резную девушку.
— Интересно знать, зачем здесь делают еще одну носовую фигуру "Морской яшмы"?
Я бросила изумленный взгляд на женщину в яшмовом одеянии, и вдруг из далекого прошлого прозвучали слова, произнесенные моей собственной теткой. Она тогда осеклась, точно не хотела вспоминать об этом:
— Для той самой знаменитой фигуры на носу "Морской яшмы" позировала твоя мать, деточка… И были ведь люди, говорившие, что кораблю это принесет только несчастье…
Тут тетка прикусила язык и никогда уже не возвращалась к разговору о "Морской яшме" и ее носовой фигуре.
— Откуда вы взяли, что это копия той фигуры? — спросила я Тома Хендерсона.
Он злобно ухмыльнулся, глядя на скульптуру.
— Мне ли не знать! Говорю, я ходил первым помощником на "Морской яшме" под началом кэпа Обадии.
Он шагнул от двери, подошел ко мне ближе, чем мне хотелось бы. Я почувствовала запах перегара и немытого тела.
— Ту, подлинную фигуру я видел всего несколько недель назад, — сообщил он мне. — Ту самую, которую делали с вашей мамаши. Ух и чесали же тогда языки!
Вопреки своей неприязни к моряку, я не смогла удержаться от вопроса:
— Подлинную? Как это?
— Ну да, теперь-то ее почти не узнать — так ее непогода потрепала, — ответил он. — Но она все еще там, где положено, — на носу.
— Вы хотите сказать, она на "Морской яшме"? Но где она? Где вы ее видели?
Он снова ухмыльнулся.
— Старина Том знает много такого, что и вам любопытно было бы узнать. Но про это я вам бесплатно скажу. Корабль стоит в доке в Салеме. Теперь-то от «Яшмы» никакого проку. Может, в углевоз переделают. Но я с вами не о том потолковать хочу, мисс.