Морской царь
Шрифт:
– Дальше они разъедутся по улусам и кочевьям, расскажут обо всем там. Кутигуры конечно заропщут. Затем те, кто видел схватку с тюргешами, по юртам еще по десять раз об этом расскажут. И мнение людей качнется в твою пользу.
Как Калчу предрекла так все и вышло. И уже через неделю в Ставку потянулись «трехмесячники», все на хороших конях, но почти с одними луками и кистенями. Четвертая часть была с женами, а то и с малыми детьми. Выставляли возле Ставки привезенные юрты, определяли на зимние пастбища своих овец и шли к Золотой юрте записываться в ряды каганских ополченцев.
Переговорив с Калчу, Дарник хорунжием Первой
Радим деликатностью князя не обладал, поэтому просто отобрал среди словен и луров полсотни самых лучших конников и устроил своим кутигурам большое с ними состязание. Если в стрельбе на скаку из луков и в набрасывании арканов кутигуры были с ними на равных, то в групповых перестроениях, держании строя, владении двухсаженной пикой, в метании сулиц, топоров и ножей, набрасывании сетей сильно уступали дарпольцам. Поэтому оставив в конниках лишь половину кутигур, Победитель тюргешей всех остальных решительно ссадил на землю. Не один раз пришлось показывать, как неуязвимы и опасны для вражеских конников бывают закрытые большими щитами пешцы и стреляющие из-за их спин пешие лучники, чтобы кутигуры поверили этому.
Окончательный перелом произошел благодаря чудо-мастеру Ратаю, который вдохновленный Большими пращницами на колесах, придумал похожую малую пращницу для пехотных стрелков: крепкий двухаршинный прут, на конце которого закреплялась веревочная праща. Резкий взмах прутом-коромыслом, один ремень пращи соскакивает и вперед на сто пятьдесят шагов разом летят три-четыре камня обычной пращи. Именно кутигурам приподнес Ратай эту придумку, и степняки, всегда жалеющие свои стрелы, вернее их железные наконечники, охотно взялись за сие новшество, многие позже согласились даже перейти со своими коромыслами в дарпольские сотни.
Эти переходы из одной сотни в другую ближе к весне получили широкое хождение. Хорунжие и сотские, памятуя о распоряжение князя составить окончательные списки хоругвей, пристально следили за всеми воинскими учениями и состязаниями, переманивая к себе лучших бойцов. Согласно принятому в словенском войске Уставу, не то что в каждой сотне, а в каждой ватаге должны были пребывать ратники всех пяти видов: щитники, лучники, колесничие, катафракты и легкие конники, чтобы на ратном поле соединяться в нужные подвижные отряды и подразделения, не теряя при этом дружбы и взаимовыручки к другим видам ратников.
Перестановки коснулись и княжеских советников. Сначала само собой получилось, что в дарпольский Ближний Круг вошла Калчу вместе с пожилым тарханом Сагышем, который мог говорить и понимать только по-кутигурски, зато зорко наблюдал за Калчу, как бы она не позволила себе в чем-то слабину и бесчестие. Вроде бы, что тут особенного, однако Воеводский Круг выказал недовольство. На одном из рядовых обсуждений дел вдруг поднялся сотский – ветеран Критского похода:
– Ныне у тебя, князь, уже не два, а три совета. И Воеводский Круг стал на третьем месте. Раньше ты говорил, что Ближний Круг у тебя только для решения хозяйских дел, но сейчас он у тебя решает и все остальное. И твоя Беспалая дороже тебе всех нас.
Дарник и сам уже думал об этом, поэтому отреагировал без промедления.
– Агапий,
Из-за стола в Воеводском доме поднялись хорунжии ромеев, хазар и луров.
– Наверно вы все согласитесь, что именно они в первую очередь достойны быть в Ближнем Круге.
В ответ воеводы одобрительно загудели.
– А теперь посмотрите на них внимательно и скажите, что именно их делает похожими друг на друга.
Воеводы оживились:
– Плохо говорят по-словенски!
– Слишком храбрые!
– Могут своим ратникам за непослушание и по морде дать!
– В твоих мастерских, князь, не работают!
Последнее замечание особенно всех рассмешило. Хорунжие, набычившись, сердито оглядывали весельчаков. Князь жестом восстановил тишину.
– Все дело в моем вредном, как вы знаете, нраве. Я люблю не только жить, но и воевать с удовольствием. Никто никогда не скажет, что я в чем-то был несправедлив или придирчив к этим замечательным воеводам. А похожими друг на друга их делает суровый неприступный вид. Каждого из них я готов закрыть в бою собственным щитом, но закрою и сразу отойду, потому что находиться рядом с тем, кто на все смотрит таким мрачным взглядом – свыше моих сил. Поэтому давайте так, пусть каждый из них в следующий раз расскажет нам любые две смешные истории, докажет, что он мрачным на самом деле только притворяется. И тогда я тотчас же возьму его в Ближний круг.
Ответом князю был новый смех – представить, что не умеющий улыбаться Агапий, звероподобный Янар или всегда чем-то глубоко озабоченный Нака могут рассказывать смешные истории, было совершенно невозможно. Тем не менее, к общему удовольствию, в следующий раз Агапий с Накой действительно рассказали по два смешных происшествия в их родных селищах и были переведены в Ближний круг. Янар же в этом шутовстве участвовать отказался, за что его никто корить не стал: вольному – воля.
– А как ты собираешься справиться со своим каганским судилищем? – не раз спрашивали у Дарника стратигесса и Корней. Жена Корнея Эсфирь даже предлагала свои услуги по этой части, мол, два года была толмачом при хазарском суде в Семендере.
Князь поступил по-своему: дождался появление в Дарполе подсудимого-смертника и уже тогда своим кочевым подданным, каким может быть его каганский суд. Хазарский десятский Сенчек был магометаниным и когда один из дарпольских мальчишек украл у него серебряный милиарисий, он среди бела дня догнал убегающего с монетой воришку и мечом отрубил у него кисть руки. Лекарь явился не сразу и от потери крови мальчишка умер. На княжеском суде Сенчек себя виновным не считал и даже дерзко утверждал, что поступил так, как подсказывает ему его вера, и никто не в праве возражать против священных законов пророка Магомеда.
– А я против этого и не возражаю, – отвечал ему на это Рыбья Кровь. – Руби столько детских рук, сколько хочешь. Вот только по моей вере человек убивший ребенка жить не должен.
Хорунжий Янар пытался защитить своего десятского:
– А если мы выкупим его? Или можно и ему отрубить правую руку и это будет справедливо. Мальчишка ведь никто, сам к нам прибился и сам во всем виноват.
– Он не только к нам прибился, но прошел весь путь от Новолипова до Дарполя. А в наших лесных словенских селищах чужих детей не бывает. Любая хозяйка покормит забежавшего к ней в дом чужого ребенка наравне с собственными детьми.