Морской лорд. Том 1
Шрифт:
– Что везешь? – спрашиваю я по-норманнски.
– Скот. Овцы и свиньи, – отвечает он и не сдерживается, приняв меня за норманна, – для норманнских свиней.
– Я их отвезу норманнам и передам твои слова, – говорю ему. – Чем быстрее перегрузим, тем быстрее окажетесь на свободе.
Шкипер мне не верит. По роже видно, что за свою долгую жизнь неоднократно захватывал более мелкие суда и никого не оставлял живыми. Он не понимает, что в моих действиях есть дальний прицел: он расскажет обо мне другим шкиперам, и те не будут сопротивляться. Одно дело – потерять жизнь, а другое – только товар.
Пока ирландцы передают на шхуну оружие и щиты, мои
Вскоре в трюме шхуны оказываются все тридцать голов скота. Мой матрос спускается к ирландцам, убеждается, что их трюм пуст, забирает с палубы корзину с пятью головками сыра и возвращается на шхуну. Я жестом предлагаю шкиперу вернуться на свое судно. Он не верит мне, ждет подляны. Даже на борту своего судна все еще готовится получить стрелу в спину. Только когда шхуна удаляется метров на сто, что-то кричит вслед. Наверное, желает счастливого пути.
Мы ложимся на курс ост-зюйд-ост и следуем в Бристольский залив. Приходим под утро, незадолго до прилива. Дождавшись его, поднимаемся вместе с мутной морской водой, которая подгоняет шхуну, вверх по реке Эйвон до порта Бристоль. На лугах возле города опять стоят шатры и палатки. Видимо, граф Глостерский собирается в очередной поход.
Как только мы ошвартовались к деревянной пристани на правом берегу реки рядом с замком и мостом, где уже разгружалось большое одномачтовое судно с зерном, как подошел чиновник, судя по яркой одежде, анжуец.
– Какой у тебя груз? – спросил он.
– Овцы и свиньи, – ответил я.
– Граф Глостерский покупает их, – сообщил чиновник, даже не поинтересовавшись моими намерениями. Он внимательно посмотрел на меня, видимо узнав, но на всякий случай спросил: – Ты купец?
– Ты не ошибся, я рыцарь, осенью был в походе, – сказал я. – Это не товар, а добыча.
– Тогда понятно, – произнес чиновник и поинтересовался: – Собираешься присоединиться к походу?
– Нет, – ответил я. – Грабить деревни – не по мне, на море больше добуду.
Мы сговорились на два шиллинга за овцу и три за свинью, после чего чиновник ушел, пообещав подойти к концу разгрузки и заплатить. Вскоре пришел чиновник рангом пониже, круглолицый и самодовольный, с пастухами, которые принимали выгружаемый скот и не давали ему разбежаться. Овцы покорно ждали своей участи, а вот свинья пытались наесться перед смертью. Даже обгрызли кору с деревца, которое росло рядом с пристанью.
Когда выгружали последних двух овец, на пристань вернулся первый чиновник в сопровождении двух рыцарей, молодых анжуйцев, которых явно утомляла их нынешняя обязанность. Скорее всего, потому, что надо ходить пешком. Он уточнил у младшего чиновника число выгруженных овец и свиней, после чего расплатился со мной, удержав один шиллинг портовых сборов.
– Граф Роберт хочет поговорить с тобой, – сказал мне чиновник напоследок. – Рыцари проводят тебя.
От такого предложения трудно отказаться.
Перед широким рвом, заполненным водой, через который был перекинут подъемный мост, стоял барбакан – каменная прямоугольная башня с проходом в середине, закрываемым воротами и железной решеткой. Ее охраняли человек двадцать пехотинцев. Нас пропустили без вопросов. Мы прошли по деревянному подъемному мосту, у которого были лишь невысокие бортики. Видимо, перила еще не изобрели, или они будут мешать поднимать мост. В замок вели ворота, которые были шире моста, хотя, по идее, должно быть наоборот. Они располагались в башне высотой метров десять, являвшуюся частью крепостной стены, которая была на два-три метра ниже и толщиной метров пять. Двор разделен на две части двухэтажным зданием, сложенным из красно-коричневого кирпича, с арочным проходом в середине, закрываемым дубовыми воротами, оббитыми железными полосами. В передней части находились хозяйственные постройки – конюшня, хлев, кузница, сеновал, амбар… Во второй стоял прямоугольный донжон наподобие честерского, но чуть выше. Подозреваю, то Ранульф де Жернон или кто-то из его предков скопировал этот, но сделал свой немного слабее. У входа в донжон стояли еще с десяток пехотинцев. Примерно столько же было в караульном помещении в пристройке, а на втором, караульном этаже, не меньше полусотни. Интересно, кого в своем замке опасается граф Глостерский? Убийцу-смертника? Но ассасины, камикадзе – это не для рационального западноевропейского менталитета. Местные наемные убийцы, называющие себя рыцарями, умирать не желают.
Холл на третьем этаже был красивее и богаче, чем у графа Честерского. На стенах висели ковры, а промежутки оббиты яркими тканями. Стулья были из красного дерева, только одно из черного и с подлокотниками из желтовато-белой слоновой кости. На нем сидел Роберт, граф Глостерский. Одет он был в шелковую красную тунику и блио из золотой парчи. Рядом стоял Миль Глостерский. Вообще-то он Миль Фиц-Вальтер (сын Вальтера), лорд Брекнок. Глостерским его называют потому, что является юстициаром графства Глостер. При прежнем короле он был констеблем (ответственным за организацию и руководство королевской армией) Англии. Осенью участвовал в штурме Вустера. Ему за сорок. Выражение лица воинственное, но не глупое. Граф Роберт что-то сказал ему, Миль кивнул головой и пошел на выход.
– А, Византиец! – узнал он меня, проходя мимо. – Решил помочь нам?
– А вы без меня не справитесь?! – изобразил я наигранное удивление.
– Попробуем как-нибудь! – улыбнувшись, подыграл Миль Глостерский.
У меня появилось прозвище, значит, выделили из толпы. Это хорошо, если выделили со знаком плюс.
Обменявшись приветствиями, граф Роберт, не вставая и не предлагая мне сесть, произнес:
– Мне доложили, что ты приплыл на большом корабле.
– Не очень большом, но быстром, – уточнил я.
– Ты его хозяин? – спросил граф Роберт.
– Да, – ответил я.
– За сколько дней можно доплыть на нем до Кана? – спросил граф.
Я не помнил, сколько точно миль от Бристоля до Кана, но не думаю, что больше четырехсот, поэтому ответил:
– За четыре. Плюс-минус один день в зависимости от направления ветра.
– Всего лишь?! – не поверил Роберт Глостерский.
– Я же сказал, у меня быстрое судно. На медленном в море много не добудешь, – сказал я.