Морской путь в Индию

Харт Генри

Высоко прославленный государь, мы всегда были такими покорными и полезными подданными в вашем государстве, что, как мне кажется, мы вправе рассчитывать на вашу дружбу. Рост ваших доходов в результате нашей торговли так очевиден, что мы только напомним о нем. Спросите вашего уполномоченного по таможням, рассмотрите ваши счетные книги, и вам станет ясно — действительно ли сарацины бесполезны в вашем обществе. Мы всегда были особенно привязаны к этой стране, подобно нашим предкам, которые считали ее своей родиной, и всегда были покорны и верны царям Каликута. Поэтому мы надеемся, что ваше величество не позволит, чтобы эта приятная гармония, эта древняя дружба была нарушена из-за кучки отъявленных негодяев, которые недавно сюда прибыли… Помимо этого, у вас не было случая познакомиться с характером этих людей. Но нам известно бесконечное число примеров их предательства и подлости. Они уничтожали целые народы, опустошали целые страны — и все это без малейшего повода, только для того, чтобы удовлетворить свое честолюбие, насытить свою жажду власти. Можете ли вы, таким образом, полагать, что люди такого склада прибудут из

столь отдаленных стран и пойдут навстречу таким страшным опасностям только ради торговли с вашим народом. Нет, это невероятно. Или это пираты, которые хотят злоупотребить вашей снисходительностью и обратить ее в ущерб стране, или это люди, посланные их честолюбивым государем не с целью заключить союз дружбы, но в качестве шпионов для того, чтобы изучить положение города. Разве португальцы различными уловками не сделали себя хозяевами большей части городов Африки? Они осуществили враждебное нападение на Мозамбик, они учинили страшную резню в Момбасе, и если они осмеливаются показывать свой жестокий характер с такими малыми силами, то на что они могут пойти, когда у них будет больше силы? Итак, если вы озабочены благосостоянием вашего царства, уничтожьте этих зловредных негодяев. Пусть, если они пираты, они понесут наказание, которого они заслуживают своими преступлениями, а если это орудие злобного честолюбия — то уничтожением тех, кто находится в вашей власти, будет положен конец этому опасному предприятию, чтобы не было повадно остальным португальцам, стремящимся явиться сюда. Вероятно, их король, которого они так превозносят, думал, что он имеет дело с каким-нибудь мелким эфиопским князьком, чья бедность и глупость делают его легкой добычей.. Но, может быть, скажут, что это ни на чем не основанная клевета, являющаяся следствием ненависти, которую арабы питают к христианам Мы признаемся, что мы питаем крайнее отвращение к народу, который всегда был нашим неумолимым врагом. Хотя в данном случае наши интересы, возможно, и затронуты в какой-то мере, но ваша судьба, как нам кажется, поставлена на карту. Если вы вступите в союз с этими христианами, мы можем уйти в другие страны, где мы встретим более благоприятный прием и устроимся более выгодно… Куда бы мы ни пошли, мы сможем вести нашу торговлю с одинаковой выгодой и прибылью, но что касается вас, то, если вы теперь не проявите мужества, боимся — пусть этого не допустит небо, — что через несколько лет не только ваш трон, но и сама ваша жизнь подвергнется величайшей опасности от столь жадного, честолюбивого и воинственного народа.

Независимо от того, точно или нет переданы здесь слова представителя арабов, аргументы, выставленные в его обращении, послужили веской причиной, заставившей саморина изменить свое отношение к португальцам. До этого он не знал их, но слухи об их насилиях опередили их, и он хорошо понимал, какое значение имеют мусульмане для него и его народа. Прибытие португальских кораблей поставило перед государем настоящую дилемму. Он решил — и кто бы не сделал такой выбор в подобных обстоятельствах — связать свою судьбу и судьбу своего города с судьбою арабов: ведь благосостояние его государства создали именно они. Он проиграл игру, и с этих пор богатство и могущество Каликута стали неуклонно падать. Тем не менее, даже если судить по сообщениям самих португальцев, действия правителя по отношению к требовательному и высокомерному Гаме были и справедливы и достойны.

Когда командующего флотилией допустили, наконец, к саморину, последний заметил, что он ожидал его двумя днями раньше. Гама ответил, что он не явился тогда, так как долгий путь утомил его. Саморин прямо заявил, что отсутствие подарков очень неприятно для него и что он так и не получил писем, которые собирался вручить ему Гама. Португалец попросил извинения и заверил, что письма будут вручены им сейчас же. Самарин высказал желание, чтобы ему дали «золотую статую святой Марии с корабля». Гама ответил, что статуя не золотая «и что если бы она и была золотая, он все же не мог бы расстаться с ней, так как она вела его через океан и приведет его назад на родину». После этого Гама вручил письма (одно на португальском языке, а другое на арабском), но вместе с тем он нанес саморину новую обиду, заявив, что он не может доверить перевод с арабского мусульманскому переводчику, а поскольку он сам не мог прочитать письмо, он попросил вызвать какого-либо христианина, знающего арабский язык. Когда такой появился, оказалось, что он мог говорить по-арабски, но читать не мог. В конце концов, на помощь позвали арабов. Впрочем, содержание письма было безобидно и все были удовлетворены.

Далее последовали несвязные вопросы о товарах, изготовляемых в Португалии. Гама заявил, что у него есть образцы и высказал намерение вернуться за ними на корабли, оставив часть своих спутников на берегу, в отведенных им каликутских домах. Но саморин ответил полным отказом, резко потребовав, чтобы он забрал с собой всех своих людей, «прочно поставил на якорь свои суда, выгрузил товары и продал их как можно выгоднее». На этом вторая аудиенция у саморина и оборвалась. Поскольку час был поздний, португальцы отправились на ночь в предоставленные им помещения.

На следующее утро, 31 мая, Гама сел в паланкин и, в сопровождении праздной и любопытной толпы, двинулся в обратный путь, к якорной стоянке в Пандарани. Скоро паланкин обогнал спутников Гамы. Они заблудились, и в конце концов какой-то человек саморина разыскал их и привел в подворье, где их ждал Гама. После того как вся группа собралась в Пандарани, Гама потребовал лодку, чтобы переправиться со своими людьми на корабль. Но уже наступила темнота и начал дуть порывистый ветер, так что вали (сановник саморина, заботам которого был поручен эскорт) отказался удовлетворить требование. Запальчивый Гама сразу же заподозрил измену. Он разослал своих людей в разных направлениях, чтобы они предупредили Коэлью и Паулу да Гаму, но матросы не нашли ни их, ни португальских

лодок, а один из посланцев заблудился. Командира и его спутников разместили в доме мусульманского торговца, и они послали за дичью и рисом на ужин. На следующее утро Гама «снова потребовал лодок для переправы на корабли», и ему заявили, что он может получить лодки, если прикажет своим кораблям стать на якорь ближе к берегу. Он отказался дать такое приказание и угрожал обратиться лично к саморину; тогда все двери дома были заперты, а вокруг дома была поставлена вооруженная стража. Португальцам разрешали выходить только под строгой охраной. Затем Гаме предъявили требование выдать паруса и рули своих кораблей (и таким образом сделать корабли бесполезными). Гама наотрез отказался. Португальцы «чувствовали себя очень угнетенными, хотя они делали вид, что не замечают того, что происходит». Гама потребовал тогда, что если его не хотят отпустить, то разрешили бы уйти его свите, «потому что там, где они находятся, они умрут с голоду. Но ему ответили, что им следует остаться там, где они есть, а если они умрут от голода, то им придется вынести и это, потому что никому до этого нет никакого дела». Между тем посланный и заблудившийся накануне матрос, задачей которого было найти Коэлью или лодки, вернулся и сообщил, что Коэлью ожидал своего командира всю ночь Гама спешно отослал моряка назад, велев Коэлью вернуться на корабли и позаботиться о том, чтобы они хорошо охранялись. Когда Коэлью стал выполнять приказ, за его лодками погнались арабские алмадии, но все же Коэлью удалось благополучно переправить своих людей на корабли. Несмотря на то, что позднее на Гаму оказывали еще большее давление, требуя от него, чтобы он приказал своим судам подойти ближе к берегу, он упорно отказывался подчиниться.

Прошел еще день. Ночью Гама и его люди находились под более тщательной охраной, чем когда бы то ни было — их сторожило «больше ста человек, все вооруженные мечами, двусторонними боевыми топорами, щитами, луками и стрелами» [327] . Утром в субботу 2 июня снова пришел вали: он потребовал у Гамы, чтобы тот приказал выгрузить на берег свои товары, велел высадиться экипажам судов и не разрешал им возвращаться на корабли (вали заявил, что так положено по местному обычаю) до тех пор, пока все товары не будут проданы. Гама послал письмо брату Паулу, приказав ему выгрузить некоторые товары; как только товары были выгружены, Гаме и его свите разрешили вернуться на корабли Товары он оставил на берегу на попечение Диогу Диаща в качестве фактора и Алвару ди Брага в качестве его помощника. Когда командир оказался на борту судна, «он приказал, чтобы на берег больше товаров не отправляли».

327

Хотя подозрения португальцев и выводы, которые они делали из событий, можно легко понять, однако охрана, по-видимому, была поставлена все же для того, чтобы защитить чужеземцев от нападений мусульман, считавших, что португальцы угрожают их благосостоянию — и эта угроза вскоре превратилась в реальность.

Прошло пять дней, ни та, ни другая сторона ничего не предпринимала; наконец Гама послал саморину письмо, жалуясь на то, что он был арестован после аудиенции. Он заявил, что «мавры пришли только для того, чтобы осуждать, а не покупать» его товары Правитель, все еще настроенный дружественно, осудил мусульман за их действия и послал нескольких других купцов осмотреть товары и сделать покупки, «если они пожелают». Он послал даже одного «знатного человека, который должен был остаться с фактором… и разрешил им [португальцам], не боясь наказания, убивать любого мавра, который придет к ним».

Купцы пробыли у берега несколько дней, но они тоже осмеивали португальские товары и не захотели их покупать. Предупрежденные обо всем мусульмане держались поодаль от склада, но при каждом удобном случае оскорбляли людей Гамы, а «когда кто-нибудь из них высаживался на берег, они плевали на это место, говоря: «Португалия, Португалия». И в самом деле, с самого начала они выискивали средства захватить и перебить нас».

Так шли дни с 2 по 23 июня; Гама не добился никаких успехов в торговле с мусульманами и индусами — ни в купле, ни в продаже. 23 июня он снова попросил у саморина разрешения переправить свой товар из Пандарани в самый Каликут. Государь Каликута проявил добрую волю — он не только приказал удовлетворить требование Гамы, но и дал вали указание, чтобы носильщики «отнесли все товары на спине в Каликут за его счет, поскольку никакое имущество, принадлежащее королю Португалии, не должно облагаться излишними поборами, пока оно находится в его стране».

24 июня товары были доставлены в Каликут для продажи. После этого Гама распорядился, чтобы один человек с каждого корабля увольнялся по очереди на берег в Каликут и покупал там все, что ему захочется. Индусы на берегу хорошо относились к португальским морякам, повсюду принимали их гостеприимно и бесплатно давали пищу и жилье. В свою очередь, индусам разрешили заходить на борт кораблей для обмена рыбы на хлеб; капитан распорядился хорошенько кормить их самих и детей, которых они часто с собой приводили. Индусов приходило так много, что по вечерам, когда нужно было очистить палубы от их присутствия, команде удавалось это с большим трудом; некоторые даже выхватывали у матросов пищу из рук, когда те садились за стол.

Матросы высаживались на берег «по двое и по трое и брали с собой браслеты, ткани, новые рубашки и другие' предметы, которые они хотели продать». Автор «Рутейру» жалуется на низкие цены, которые платили португальцам, и указывает, что матросы делали покупки, «чтобы взять с собой что-нибудь из этой страны, хотя бы в качестве образца», впрочем, в следующем же предложении он заявляет, что «люди, посетившие город, покупали там гвоздику, корицу и драгоценные камни». Никто ни разу не приставал к матросам на берегу и в городе, где они бродили вполне свободно и старались использовать отпуск как можно лучше.