Морской узелок. Рассказы
Шрифт:
На визит командира русского фрегата лорд Чатам ответил приглашением всех офицеров «Проворного» осмотреть крепость и порт, что англичане делают неохотно.
После осмотра командир фрегата и все офицеры были позваны лордом Чатамом на обед, где был и английский флагман с его офицерами. За обедом пили много вина. Под раскрытыми окнами губернаторского дома английский оркестр исполнял разные пьесы. Лорд Чатам, из желания угодить русским, приказал музыкантам сыграть «Марш Риего» — вождя испанской революции: марш этот русские моряки впервые услыхали еще в Бресте.
Молодые офицеры «Проворного» единодушно рукоплескали «Маршу Риего», исключая командира, который никак не мог забыть, что Россией еще правит Аракчеев. Крайне сконфуженный, капитан-лейтенант Козин сидел, опустив нос в тарелку; дело зашло слишком далеко.
Захмелевший Сашенька Беляев, подняв бокал, воскликнул:
— Да здравствует свободная Испания!
Лорд Чатам, улыбаясь тонкими губами, приподнял в ответ свой бокал, заметив:
— Да, но… Тарифа, последний оплот восстания, пала. Вальдес ночью, спасаясь от петли, на лодке прибыл на гибралтарский рейд…
Беляев, не допив вина, поставил свой стакан на стол.
В то время как офицеры с «Проворного» с командиром во главе пировали во дворце лорда Чатама, и «людям» разрешено было сойти на берег. К первой очереди пристроился и флейтщик Фалалей.
Выходя на берег, боцман Чепурной наставлял Фалалея:
— Гляди в оба. От меня не отставай. Я тут уж в третей. А ты еще аглицкого языка не знаешь. Без языка пропадешь. В случае отобьешься, говори: «Ай сей! Мой рашен сайлор, рашен чип»[5] — и покажи рукой, что тебе домой, на корабль, надо. Любой лодочник тебя доставит на борт. Понял?
— Ай сей! Мой рашен сайлор! Рашен чип! Айда, братцы, — повторил Фалалей, хватая фалинь, и первый выскочил из шлюпки на стенку каменного причала.
Матросы рассеялись по прибрежной улице. Фалалей, держась за большой палец Чепурного, тянул его вперед, дивясь всему, что видел. Да и было чему подивиться!
— Вроде как у нас на ярмарке! — воскликнул он. — Вот так базар! Народы-то какие, дядя Чепурной! Эна, гляди, ефиоп… Ай сей!
— Негра, а не ефиоп, — поправил Чепурной.
— А это кто?
Навстречу им важно, медленно шел чернобородый человек. Голова его была окутана пышной белой чалмой. Устремив взгляд вдаль, он шел в толпе, ее не замечая. Перед ним невольно расступались.
— Это индиец из Калькутты. Важный народ! — похвалил Чепурной. — А вот, гляди, арап… Негра тоже, только побелее.
Толпа кишела, делаясь все плотней. Мелькали синие береты французов с красными помпонами на маковке; красные фески с черной кистью на головах турок; черные шляпы с закрученными в трубку полями, из-под которых надменно смотрели с бледного лица черные глаза монахов; высокие шапки персов; широкополые панамы; расшитые золотом по черному тюбетейки; ловко завязанные белые башлыки, тюрбаны; белые каски «здравствуй-прощай» с двумя козырьками, спереди и сзади, окутанные по тулье зеленой кисеей; пестрые платки неаполитанцев с лихо спущенными на ухо уголками.
— А это какие генералы, дядя Чепурной? — остановясь в изумлении, спросил Фалалей.
Посреди улицы кружком стояли, тихо говоря между собой, пятеро высоких, статных молодцов. Полы коротких курток у них были богато расшиты золотом; за широкими шелковыми поясами у каждого торчало по паре пистолетов; вдоль шва узких красных панталон шли широкие лампасы из золотого позумента; на ногах крепкие башмаки, на головах островерхие шляпы с пышными кистями и широченными прямыми полями. Они о чем-то совещались; не выпуская изо рта сигар, попыхивали при каждом слове синим дымком. Не сторонились, и толпа их обтекала с обеих сторон, как будто с почтением и страхом.
— Это не генералы, а гитаны, — объяснил Чепурной фалалею. — Проще сказать — разбойники, контрабандисты…
— Эх, шляпы-то!
Фалалей выпустил из руки большой палец Чепурного и, подойдя к разбойникам, отдал честь и сказал:
— Мой рашен сайлор, рашен чип…
Разбойники все разом посмотрели на Фалалея. Один из них что-то сказал, похлопал Фалалея по плечу, блеснув белыми зубами, и протянул флейтщику сигару.
— Мерси вас! Не употребляю, хотя на память, впрочем, возьму.
Фалалей погасил сигару, стряхнув пепел и поплевав на огонь. Оглянулся и увидел, что Чепурного нет. Фалалея затолкали, народ вдруг куда-то повалил. Над толпой плыла, потрясая звенящим бубном, голая смуглая рука. Слышался зазывающий звонкий женский голос. Фалалею показалось, что в народе мелькнула ленточками бескозырка Чепурного. Фалалей начал пробираться вслед боцману. Толпа затерла Фалалея, он влекся в ней невольно и едва не задохнулся, когда его втолкнули в распахнутые двери. Под ногой крутые ступени… Фалалей скатился вниз по лестнице и очутился в прохладном подвале. Обдало крепким погребным запахом вина. Чепурного нет. Под сводом горели, оплывая, желтые восковые свечи в фонарях.
На подмостках сидели полукругом музыканты: мандолинисты щекотали косточками по брюшку своих инструментов, мандолины визжали; гитаристы щипали струны, и гитары по-гусиному гоготали; цимбалист подтягивал струны, ударяя по ним маленькой деревянной ложкой, — струны басовито отзывались.
Народ шумно наполнял подвал. Стало душно и тесно. Фалалея прижали к самым подмосткам. На них появилась женщина в пестром платье, с голыми руками и босая. Она подняла над головой бубен и, потрясая им, пригласила толпу к молчанию. Гомон, то вспыхивая, то угасая, постепенно смолк. Женщина о чем-то прокричала, проворно убежала в угол и скрылась там за занавеской.
Комедия дель арте[6]
Застрекотали мандолины; вторя им, загремели цимбалы, зарокотали струны гитар. Музыка оборвалась сразу, и Фалалей увидел, что на подмостки откуда-то упали один за другим несколько апельсинов, подобно тому, как с яблони падают на землю спелые яблоки.
Подмигнув публике, из-за занавеса вышел с большой корзиной согбенный человек, не то старик, не то молодой, топая неуклюжими деревянными башмаками. Он был на босу ногу, в сером запыленном бедном платье. Вывернутый наружу карман с большой дырой показывал, что человек очень беден.