Морской волк. 1-я Трилогия
Шрифт:
— Только один, товарищ Сталин. Они все ж — гении. Рано или поздно — поймут, что что-то не так. Особенно, на борту — там же все даже в мелочах, не из этого времени! С другой стороны — и не выиграем мы на секретности, практически ничего. А вот мешать будет — сильно.
— Вы подвергаете сомнению мнение правительства СССР, товарищ Лазарев?
— Никак нет, товарищ Сталин. Просто смею заметить — что они все равно будут думать над непонятным, ведь это не запретить? А значит, попусту тратить время и «ресурс» своего мозга. Также — ясно, что экипажу придется при них, быть настороже, чтоб слова лишнего. А при несении боевой вахты — это повышает вероятность, что кто-то не тот кран откроет. Наконец, биография всех этих пятерых известна. Никто из них — не предаст. Никто не был замечен — в разглашении чего-то. Хотя были в будущем допущены — ко многим тайнам. И — хранили их, даже от своих близких и друзей.
— Так может, следовало их посвятить сейчас?
— Пожалуй, что нет. Для первого раза — достаточно. Шок будет — если все сразу. А вот на лодке — вопрос встанет обязательно. После первого же осмотра корабля.
— Что ж, если так… Товарищ Берия, товарищ Кириллов. Я разрешаю, если возникнет необходимость, открыть Тайну этим пятерым. Но в дальнейшем — вы, товарищ Берия, курируете и координируете все, справились же вы в той истории с атомным проектом? Однако всех новых посвящать — исключительно с моего одобрения, и никак иначе! Значит, товарищ Лазарев, если кто-то еще окажется таким же умным, как вот товарищ Кириллов — просто, не говоря лишнего, посылайте его к товарищу Берии. А уж мы вместе — будем тогда решать, что делать. — Я кивнул. — Надеюсь, второго академика Сахарова, которого совесть замучает, среди товарищей ученых не окажется? А то будет — несчастный случай с кем-то, вместо ссылки в Горький. — Тогда — на сегодня закончим. Благодарю вас, товарищи потомки, за очень хороший доклад.
И Сталин вышел.
— Александр Михайлович — обратился к Кириллову Берия, — вам задание. Что-то наши учёные ушли отсюда уж слишком обалдевшими. Так вы им в качестве противошокового на вечер организуйте шашлычки с выпивкой и нашими гостями из будущего. Вы не возражаете? — это он уже к нам.
— Ну, ежели насчёт выпить с хорошими людьми, так это мы завсегда готовы.
От Советского Информбюро.
25 сентября 1942 года.
В течение ночи на 25 сентября наши войска вели бои с противником в районе Сталинграда, в районе Моздока и в районе Синявино. На других фронтах существенных изменений не произошло. В районе Сталинграда продолжались ожесточённые бои. Н-ская часть в уличном бою истребила более 200 гитлеровцев и уничтожила 5 немецких танков, 3 противотанковых орудия и 4 миномёта. Немцам удалось проникнуть в некоторые дома и создать угрозу флангу нашей части. Советские бойцы перешли в контратаку и восстановили положение. На другом участке наши миномётчики уничтожили 12 автомашин с войсками и боеприпасами, сожгли 3 танка и истребили до батальона пехоты противника. На Ленинградском фронте огнём артиллерии и миномётов за два дня разрушено 26 вражеских ДЗОТов и блиндажей, уничтожено 10 автомашин, несколько станковых пулемётов и миномётов. За это же время огнём наших снайперов истреблено до 200 солдат и офицеров противника.
Лейтенант Юрий Смоленцев
Он же — «Брюс»
Кот у меня дома был. Очень любил на подоконнике сидеть и на улицу смотреть. Кто-то пройдет, проедет, дверь откроет — обычное дело, а ему интересно. Такой вот, кошачий «телевизор», в окне. Так мы сейчас — вроде того кота. Пришли, встали к причалу — нечего в море нам делать больше, всех крупных фрицев перетопили, да и торпеды почти все. На рубке, в центре звезды, цифра «28». И это не считая англичанина (экипажу не сообщали, но командир Большакову рассказал, а тот нам) — нет, наказания и даже неудовольствия за него не последовало, но и похвалы тоже: просто велено было забыть, как не было ничего. И «Тирпиц» — который записали на боевой счет «К-22». Ну да ладно, мы не гордые. С этой цифрой тоже история вышла. Сначала нам сказали — закрасить, чтобы шпионов не привлекать: мы же по легенде, опытовая лодка, малоудачный проект. Но командир резко встал против, и Видяев его поддержал — примета считается, очень плохая. А к этому все, кто по грани ходят, относятся предельно серьезно — даже те, кто в бога не верят. Друг мой, Степа Санин, фляжку имел заговоренную — будто бы, дедова еще, с войны: глоток из нее, на удачу, и пока не пустая — не убьют! Все так и вышло — убили его, под Урус-Мартаном, пуля снайпера в голову, когда уже домой шли — и фляжка пустая. Здесь же я слышал, у фронтовиков вера в гимнастерки заговоренные — понятно теперь, отчего на фото старых, чуть ли не Курской битвы, явно весна или лето сорок третьего, можно иногда кого-то в старой форме увидеть, с отложным воротником под петлицы, хотя погоны уже на плечах. Короче, не стали счет наших побед закрашивать — а присобачили на рубку брезент, чтоб не было видно. А в море если — снимем. Отцы-командиры — отбыли в Москву, еще семнадцатого числа. И наш — тоже, с ними. За старшего кап-2 Золотарев (который Петрович). Приказов никаких не отдали, кроме — ждать, как вернемся. Мы и ждем. «Жандарм» наш, старший майор Кириллов — тоже отбыл. Как встретил нас, по прибытии, о чем-то с нашими старшими переговорил — буквально через три часа, уехали все. Сказали — не больше чем на неделю. Остался за Кириллова его зам Воронов, лейтенант ГБ (все путаюсь — лейтенант, а равен армейскому капитану). Тайны главной не знает, проинструктирован только что есть такая секретная подлодка, к которой никого не подпускать! А как не подпускать? Тут простите, настоящий проходной двор на берегу! Рядом совсем с нами, здоровенный такой то ли цех, то ли склад — нам шепнули, что скоро там ученые инженеры расположатся, нас изучать, должен быть профессор Александров, который здесь на СФ еще в сорок первом на корабли защиту от магнитных мин ставил, а с ним Доллежаль, тоже вроде профессор какой-то (а наши из БЧ-5 мне потом сказали, что эти профессора в нашей истории реакторы для первых атомарин делали, а Александров и вовсе президентом Академии Наук стал, во как!). Но пока там и железо свалено какое-то, и участок производственный — грохот, что-то клепают, нам сказали что это временно пока. Так рабочие и ходят, туда-сюда. Охрана, говорите? По периметру всего завода, это да — там и стена высокая, с проволокой колючей по верху (я бы перелез), и прожектора, и часовые, даже патруль с собакой я видел. Ну а внутри — ходи, кому куда по производственной надобности трэба! Да, электрокаров тут нет. Так что грузы, даже тяжелые — тачками, тележками, или просто, на руках. А — много ли так поднимешь? Вот и выходит — народу на берегу, как муравьев. А если среди них — немецкие диверсанты, какой-нибудь «Бранденбург» переодетый? Нас кстати тоже, переобмундировали, чтоб не слишком светились. Экипаж во флотское по уставу этого времени, нас шестерых — в армейское (вот только от сапог-кирзачей мы отказались, оставили берцы). И ксивы выдали — числимся мы (я про нашу диверс-группу говорю), осназом НКВД, охраняющим особо секретный объект. Охранять, так охранять — вместе со здешними НКВДшниками, обследовали территорию, мало ли что? В рубке, наверх, ПК установили — чтоб берег простреливал, возле всегда часовой, из экипажа. И вахтенный у трапа, конечно, тоже с АК-74 ходит. В общем, скучно — как коту у окна. Ходим в гости к видяевцам — Щ-422 тоже здесь, не выпускают ее пока в море, будут решать что дальше с ее экипажем делать — говорят, будут готовить наш сменный, а на «щуку», других. В цеху-складе, отгородили угол, тренируем рукопашку, чтоб форму не потерять — причем с нами и экипажные увязываются обычно, и даже местные — НКВДшники, или кто-то из «щукарей». Мы не прогоняем — и им пригодится, мало ли, и нам спарринг-партнеры нужны. Еще и репродуктор на столбе. И связь матюгальная, и «воздушная тревога» — и музыку еще крутят. Причем, что интересно, уже иногда — нашу, то есть из нашего времени!
Синее море, только море за кормой.
Синее море и далек он путь домой.
Там за туманами вечными пьяными,
Там за туманами берег наш родной.
Там за туманами вечными пьяными,
Там за туманами берег наш родной
Шепчутся волны и вздыхают и ревут.
Но не поймут они чудные, не поймут.
Там за туманами вечными пьяными,
Там за туманами любят нас и ждут.
Там за туманами вечными пьяными,
Там за туманами любят нас и ждут.
Ждет Севастополь, ждет Камчатка,
Ждет Кронштадт.
Верит и ждет земля родных своих ребят.
Там за туманами вечными пьяными,
Там за туманами жены их не спят.
Там за туманами вечными пьяными,
Там за туманами жены их не спят.
Правда, морякам эта песня не понравилась. «Мы вернемся, мы, конечно, доплывем» — ну сразу видно, что не флотский стихи писал. А вот тем, кто на берегу — очень. Или — вот когда успели! — прям на тему недавних наших «подвигов». Голос самого Утесова, на мелодию «все хорошо прекрасная маркиза» — доклад немецких адмиралов фюреру. Начинается с того, что «все хорошо, наш грозный фюрер, вот только на каком-то корабле старый кранец потеряли» — затем по нарастающей, и в конце:
И был наш флот, в Норвежском море
Советским флотом окружен.
Эсминец скрылся под водой,
Сперва один, затем другой.
Чтоб смерить моря глубину
И крейсер наш пошел ко дну.
И страх такой у всех там был
Что линкор «Тирпиц» флаг спустил.
А сам отважный адмирал
Один на катере удрал.
Но далеко не убежал
А прямо к русским в плен попал.
Такой великий был аврал
Что кто-то кранец потерял.
А в остальном, великий фюрер
Все хорошо, все хорошо.
Слова конечно кривоватые — видно, что наскоро сочиняли, пока память свежая. Но, опять же, пошло все на «ура». Во! А что там сейчас?
Молодой есаул, уходил воевать.
На проклятье отца, и молчание брата
Он ответил — так надо — но вам не понять…
Тихо обнял жену — и добавил: Так надо!
Оп-па, а это что еще такое? Или предки настолько впечатлились, что стали уже откровенно контрреволюционное крутить? Как там дальше, у Талькова было?
Он вскочил на коня, проскакал полверсты
Но когда проезжал близ речного затона
Вот звенят на груди ордена и кресты,
И горят на плечах золотые погоны.
Ветер сильно подул, вздыбил водную гладь.
Зашумела листва, встрепенулась природа.
И услышал казак — ты идешь воевать,
За помещичью власть, со своим же народом.
Он встряхнул головой, и молитву прочел.
И коню до костей, шпоры врезал с досады.
Конь шарахнулся так, как от ладана черт