Морской волк. 1-я Трилогия
Шрифт:
Прочь от места, где слышал он божию правду!
Это кто ж так постарался — есаула перекрасил? И — вроде церковь лишь в следующем, сорок третьем, будет поощряться?
И носило его, по родной стороне,
Где поля и леса превратились в плацдармы.
Много крови пролил есаул в той войне.
Но проклятье отцовское было недаром.
И Орел, и Каховка, — крымский разгром.
И Галлиполи муки, и жизнь на чужбине.
Заливал он раздумье дешевым вином
Жизнь прошла. Не увижу я больше Россию.
Вспоминал есаул, божий глас у реки
Просыпаясь бездомным в парижском приюте.
На пригорке березки, в полях васильки.
Не увижу я больше, меня вы забудьте.
Вот и снова война. Где ты, храбрый Париж?
Стук немецких сапог по бульварам Монмартра.
Генералу Краснову — пойдешь ты служить?
Большевистскую сволочь погоним мы завтра!
Но ответил казак — на своих не пойду.
Обратился к нам Сталин, мол, братья и сестры!
Не свободу России несете — беду!
Дело ваше Отечеству нож в спину острый.
Ну смотри, есаул — сам ты выбрал свой путь!
Глянь — у стенки, команда к расстрелу готова.
Усмехнулся казак — напугали, аж жуть!
Мертв давно я — как Божье не выслушал слово.
Ведь что жил я, что не жил — уже разницы нет!
Так зачем мне держаться — за жизнь ту, пустую?
Коль не смог в ней живым я оставить свой след
Умереть я смогу за Россию святую.
Ну а вас проклянут! И настанет тот час
Когда сдохнет ваш фюрер, как крыса в подвале!
Вам — не будет пощады.… Но вспомнят о нас.
Хоть грешны мы — но Родиной не торговали!
Песьи рожи — недолго вам шабаш плясать!
Даже память о вас — скоро сгинет во мраке.
На Дону у меня сын остался — видать
Справный выйдет казак, отомстит вам, собаки!
Говорил есаул, вспоминая отца,
И жалея, что Божий наказ у реки не послушал.
Лай команд. Пуля в сердце, грамм девять свинца,
Отпустили на суд его грешную душу.
А на рынке парижском, лежат ордена.
Разошлись за гроши золотые погоны.
Что останется после, на все времена?
Непорушенной памятью тихого Дона.
Ну, нифигасе! Чтобы ТАКОЕ — и в сорок втором?? Не Высоцкий с Розенбаумом, «Як-истребитель», «Их восемь — нас двое», «Флагманский марш», «Корабль конвоя», и другие их военные, не «Усталая подлодка» Пахмутовой, или «Надежда, мой компас земной» — которые уже стали здесь бешено популярны — ведь так Талькова перекроить, до полной неузнаваемости, это кто и как постарался, а главное, когда?? Если песни из нашего «концерта по заявкам», уже через пару дней весь Полярный знал, вполне могли записать и на радиоузел — то тальковское, у нас наш «Жандарм» забирал, среди всего прочего, причем уж точно, не слушать где-то, а в Москву предъявить, Самому! И никто кроме — оценить, и дать команду, выпустить в свет, не мог! А мнение Первого Лица, у нас всегда было, что? Правильно — генеральной политической линией! Выходит, решено и к церкви повернуться лицом, и к казачеству, и даже к патриотичной эмиграции? Вроде бы, в нашей истории, Деникин, тот самый, и в самом деле, резко послал фрицев, когда ему предложили присоединиться — но никто его за это не расстреливал, так и помер в Париже уже после войны. И вообще, бывшая эмиграция в весьма значительной части была склонна видеть в Сталине не Вождя Мировой Революции — а нового Государя, как там, у Бушкова, «Красный монарх», ну а что, по большому счету, чем хуже грузинский семинарист — какого-то безродного корсиканца (только тише! — этого я не говорил, не хватало еще, чтоб как Солженицына, написавшего там чего-то). А ведь и Бушков тоже, среди книг посланных был — вот юмор, если Сталину понравится и он, прочтя, решит короноваться? Император Всероссийский Иосиф Первый — чем плохо? Тем более, что Всемирный Советский Союз похоже, накрывается медным тазом, вместе с идеей мировой революции — а все наши генсеки по сути, и были как императоры: правили пожизненно, и как новый, так политическая линия в вираж! Хотя — вроде сын, Василий, был у него не очень.… Ну а кто тогда после? Уж точно, не Хрущев — должны же про него прочесть! Сталин и Берия — явно, не толстовцы, и стать им обоим смертельным врагом, это безопаснее с самолета без парашюта; интересно, как скоро в газете некролог появится? Так что, похоже, в новом СССР и в самом деле, «жить станет лучше, жить станет веселее». Эх, мечтал я — еще лет десять послужить, и на гражданку, остепениться, жениться, чтобы дом, дети.… У Сталина же придется — как в «Артикуле воинском» Петра Первого, «пока не увечен, телом крепок, глаз остер и рука тверда». Если нет еще здесь — подводного спецназа, значит кому его создавать, при жесточайшем кадровом голоде (попросту — вот нас, девять спецов, и все?). Правильно поняли. Так что может, я еще аналогом бушковской пираньи стану, лет через двадцать. Поскольку в миролюбие империалистов, с учетом послезнания, совершенно не верю. Не дадут ведь — спокойно дом построить, и сесть на крылечке, чаи гонять с семьей. Обязательно припрутся бандой — делиться, ради «общечеловеческих» интересов. Как там у них, Генри Форд, или еще какой их абрамович изрек — «для меня доллар в чужом кармане, это личное оскорбление — если я не могу сделать его своей добычей». Акулы капитализма — а на сковородку не хотите, за такое? Короче, солдат спит — а служба идет. Отдых — пока начальство далеко. Сидим на палубе «Воронежа», музыку слушаем, солнышком наслаждаемся. Интересно, а как здесь летом — в эти годы? Помню, было кажется в две тысячи восьмом — когда в Архангельске было жарче чем в Сочах, причем и вода тоже! Так потепление вроде не настало еще? Звоночек в мозгу. Эт-то еще что такое? Возле угла склада, метрах в ста, какой-то мужик в ватнике, ничем от работяг не отличающийся — фотографирует наш «Воронеж»!В первый миг я даже офигел слегка. Уж больно было похоже, на плохой шпионский роман — где подозрительный тип в темных очках, с поднятым воротником, лезет через забор с фотоаппаратом, на секретный объект. Но вот же он — спиной повернулся, наверное фотоаппарат за пазуху прячет. Сейчас за углом скроется — и нет его! А вахтенный у трапа в другую сторону смотрит. Так — кто здесь со мной? Из наших — только Андрюха-второй, и еще из экипажа двое.
— Тихо! — говорю Андрюхе, тоже дернувшемуся, заметил! — не бежим. Сейчас медленно, на берег, будто по своему делу. А вы (это морячкам) — быстро к дежурному, и по тихому, караул в ружье! Мы шпиона пошли брать — но вдруг он не один? Паранойя конечно — но лучше так. Потому что я бы на месте шпиенов, обязательно посадил бы снайпера, где-нибудь на крыше. Или пару автоматчиков в прикрытие, за тем самым углом. Откуда это, на режимном предприятии? Ну, если тут всякие мутные с фотоаппаратами ходят, так вполне могли и эмпэшку пронести, или винтарь с оптикой. А почему не бежим поначалу? Элементарно, Ватсон — если он увидит бегущих за ним, что он сделает, свернув за угол? Сделает ноги — и максимально быстро. А так — есть шанс, что пойдет не спеша, чтоб внимание не привлекать. И значит — мы его догоним. Ползем по трапу — стараясь смотреть туда, лишь боковым зрением. Тип подошел к углу — на старт, внимание! — вот он скрылся, нас не видит — марш!! Стометровку пролетели, если не на олимпийский рекорд, то отстав совсем немного. При этом, я еще на бегу выдираю из кобуры «Стечкин». Возле угла, резко ухожу вниз, перекатом — если там кто-то и ждет со стволом наготове, ему потребуется доля секунды, снизить прицел, ведь как обычно целятся пока, не видя, на уровне груди! Но сразу за углом нет никого, а вот тип тот — быстрым шагом удаляется, но метров двадцать до него, не больше! Нас увидел — рвет за какое-то строение. Не успеешь — мы быстрее, даю знак Андрюхе — прикрывай, я беру! Сначала ногой — затем рукояткой «Стечкина» по башке, легонько, чтоб не убить. В темпе обыскиваю тушку. Оружия нет — а вот фотоаппарат наличествует. У деда моего был похожий, «ФЭД», довоенного еще выпуска. «Лейка» — кажется такая была марка? Какой-то неправильный шпион — ни оружия, ни микрокамеры, ни ампулы с ядом в воротнике или во рту! А вот ксива есть — по-английски, матросская книжка? В карман! В морду — во, очухался! На нас смотрит с испугом — что странно, у настоящего шпиона уверенности должно быть побольше, знал же на что шел! Беру ему руку на болевой, вздергиваю на ноги. Тащу обратно, он орет. Причем не по-нашему. Англичанин? Вообще-то знаю — у дальней стенки, транспорт британский стоит, из «восемнадцатого» конвоя, что-то ему понадобилось починить-наладить. Так это — почти через весь завод, что тут матросу с него делать, да еще с фотоаппаратом? Так что версия «заблудившийся турист» — не катит однозначно. Орет-то!
— Ай эм сорру! А эм инглиш! И еще чего-то — короче, вопит, что он просто, мимо шел, и просит известить своих. Ну, мы тоже не вчера родились.
— Тихо, фриц! — отвечаю ему на английском же — тебе нравится под британца косить? Или все ж по-немецки будем? Орет, что он не немец, а английский матрос, и это вообще, ужасная ошибка. Ну-ну!
— Слушай, фриц, нам твоя легенда — по барабану. Нам приказано — всех вас в НКВД, пусть там и разбираются. Мне же за тебя — еще и медаль дадут. Только знаешь — нам ведь не сказано, обязательно доводить вас туда целыми. Чтоб показания давать — языка достаточно, а вот руки не нужны! Орет. Слава богу, в нашем времени, ментам эта техника обычно не знакома. Не нужно было бы тогда — дубинки тайком, «пресс-хаты» и прочее, чтоб арестованного разговорить. Конвоирование, рука на болевой, но не за спину (айкидошное «санке», кто знает), чуть сильнее нажал, чуть больше довернул — как минимум, разрыв связок, максимум — сложный перелом! И хрен кто что докажет — он сам вырывался, тащ командир! А если ведешь не спеша, доворачиваешь-нажимаешь постепенно — выходит самый настоящий походно-полевой допрос пленного, дешево и сердито.
— Ну не люблю я вас, фрицы! Тебе медленно руку сломать — или сразу? Все равно она тебе не понадобится — допросят, и в расход. Шпионов, знаешь, военнопленными никто нигде не считает. Орет — что он не немец, а матрос Том Райли с парохода «Эмпайр Баффин», что стоит сейчас на этом заводе. Его личность может подтвердить любой из экипажа — свяжитесь с ними, сейчас же, он британский гражданин, его личность неприкосновенна. А между прочим, народ уже собирается, на бесплатное кино. И наши тоже выскочили, морячки все с АК, Шварц и Рябой со снайперками, на крыши смотрят — не блеснет ли где прицел. Только тех нет, кто нужен больше всего — Тех Кого Надо. Хотя — вызвать уже должны.
— Слушай, фриц, или ты сейчас расскажешь, зачем ты фотографировал и кто тебя послал — или станешь одноруким. А насчет прикосновенности — так у нас тебе не Англия, у нас кого хочешь прикоснут, если надо. Короче, из воплей его я понял, что он действительно матрос с того парохода — но коммандер Дженкинс из их военной миссии попросил сфотографировать очень большую русскую подлодку. Вручил фотоаппарат — и обещал заплатить. Я не знал, что это противозаконно, мы же друзья, союзники, это недоразумение… — и прочая лабуда.
— Пой, пташечка, пой. Вот так, подошел к тебе их Чин — и попросил. Или ты на него и раньше работал? Нет, говорит, он обратился к их капитану, рекомендовать кого-нибудь порасторопнее. А капитан указал на него, Тома Райли. Да, и ремонта никакого нет — это по просьбе того же Дженкинса, капитан заявил о якобы неполадках с машиной. Хотя может там и в самом деле что-то открутили — но он, Райли, не знает. Вообще-то похоже на правду. Контора — она всюду Контора. И может любому гражданину своего государства устроить кучу неприятностей — так что отказывать ей, чревато. Мог вполне, этот Дженкинс, здраво рассудив, а что я теряю, послать такого вот «агента». Не этого конкретно — не барское это дело — а капитана попросить, ну как тот мог не помочь джентльмену? В худшем случае, убыток — минус фотоаппарат; могу поклясться, что и Дженкинс и капитан будут все категорически отрицать. Нет — я этого человека в первый раз вижу. Да, это мой матрос, но ничего подобного я ему не поручал, а со стариной Лженкинсом мы просто посидели за рюмкой виски. И крайним окажется этот Том Райли, вдруг решивший стать папарацци (хотя слова такого еще нет). А если это все ж кадровый, матерый шпион? Какой-нибудь майор британской разведки — который косит под дурачка? Хотя — молод слишком. Ладно — пусть с ним НКВД разбирается. Только — руку ему сломать, для профилактики, или нет?