Морской волк
Шрифт:
— Да уж, лучше им не попадаться! Но уверен, что ты достаточно умен, чтобы вовремя унести ноги, — произнес Людовик Одиннадцатый и поднял цену: — Три сеньории, самые лучшие.
Теперь уже отказываться было опасно. В таком случае надо выигрывать время.
— Я попробую, но это будет не быстро. Может потребоваться несколько месяцев. Надо будет последить за ним, узнать его привычки, где и когда он бывает с малой свитой, — сказал я.
За несколько месяцев кто-то из нас троих — меня, короля Франции и герцога Бургундии — может умереть или оказаться очень далеко от остальных двоих.
— Он часто ездит с десятком латников, даже ночью может отправиться в расположенную в другом месте часть своего войска, — подсказал Филипп де Коммин.
— Это облегчает задачу, но быстрый результат все равно
— У тебя время — до следующей моей войны с ним, — поставил условие король Франции. — Если не успеешь, лучше не появляйся мне на глаза.
Последнюю фразу мог бы не говорить. Я не настолько глуп, чтобы приехать и сообщить, что задание не выполнил.
— Постараюсь, чтобы вам больше никогда не пришлось воевать с ним, — произнес я и сделал большой глоток вина, потому что во рту пересохло.
Сзади меня послышался тихий специфический звук вынимающегося из ножен клинка. Я поперхнулся вином. Брони на мне нет. Все мое тело, ожидающее удар сзади, мигом наполнилось жаром. Горячая волна прокатилась откуда-то из центра туловища, может быть, из солнечного сплетения, к кончикам пальцев рук и ног, покалывая их изнутри множеством тоненьких иголочек, словно пробивало отверстия, чтобы вырваться наружу. Удара не последовало. Я кашлянул два раза, выплевывая недопитое вино, и оглянулся. Сзади никого не было, если не считать каракалов и попугая. Первые два сидели неподвижно и смотрели на третьего, предвкушая, сколько приятных мгновений преподнесет им его теплая тушка. Я вспомнил, что у одной моей московской знакомой говорящий попугай умел изображать скрип открываемой двери. Она сперва решила, что сходит с ума, потом — что в квартире завелось привидение, и только с третьей попытки угадала.
Людовик Одиннадцатый и Филипп де Коммин захохотали с детской беспощадностью.
— Испугался, да?! Признайся, испугался?! — прицепился ко мне король.
— Было дело, — подтвердил я. — Вы бы скормили эту птицу каракалам. И вам было бы хорошо, и им.
— Ни за что! — воскликнул король. — Этот сукин сын умеет рассмешить меня!
— Сукин сын! — повторил жако королевским голосом и переступил с лапы на лапу. — Укр-р-рал деньги!
Людовик Одиннадцатый весело загоготал. Вёл он себя совершенно не по-королевски. Как и положено королю.
В следующее мгновение он стал совершенно серьезным и произнес:
— Я советую тебе поступить к нему на службу. Набери «копье» и поезжай в Лозанну. Карл предпочитает набирать иностранцев. Не доверяет своим, считает, что я всех купил. — Он подленько хихикнул. — Если бы у меня было столько денег! — После чего приказал секретарю деловым тоном: — Выдай ему тысячу экю на экипировку и прочие расходы.
Чего у Людовика Одиннадцатого не отнимешь — так это королевской щедрости. Из меня хороший король не получится.
25
В Лозанне я был впервые, поэтому отсутствовало то дурацкое ощущение, что попал куда-то не туда. Город расположен на холме Ситэ и обнесен стеной высотой метров семь. Через него протекают две речки, которые служат сточными канавами. В центре расположены заметные издалека кафедральный собор с острыми шпилями и замок Сен-Мер, напоминающий куб, в котором резиденция епископа Джулиано делла Ровере, генуэзца, племянника Сикста Четвертого, нынешнего Папы Римского. Лозанна пока что епископский город, хотя горожане усиленно борются с этим. Между городскими стенами и северным берегом Женевского озера на холмах Бур и Сан-Лоран находится пригород, называемый Нижний город. На холме, который метрах в двухстах от озера и ниже, развалины предыдущей, римской версии Лозанны. Местные жители разбирают развалины на стройматериалы, не подозревая, что за это археологи будущего отругают их матерно и неоднократно.
Лагерь Карла, герцога Бургундского, располагался на берегу озера километрах в трех от города. Я распрощался с купцом, который мы сопровождали до Лозанны, получив с него небольшую плату, чтобы не вызывать подозрения, и повернул иноходца с дороги к палаточно-шатровому городу. За мной ехали: кутильер Лорен Алюэль, который вел на поводу первого моего боевого коня; слуга Тома, который вел второго моего боевого коня; три конных лучника из Прованса; аркебузир, которого называли стрелком из ручницы, и арбалетчик, оба генуэзцы; и копейщик-немец. Последние трое — пехотинцы, ехали на вьючных лошадях и вели на поводу еще по одной, нагруженной нашим багажом. Кроме палатки, одеял, котла и посуды, я захватил вино и продукты для нас и овес для лошадей. Где большая армия, там всегда перебои со снабжением, а грабить мирное население начали запрещать. Все нанятые мной солдаты плохо говорили на французском языке, так что у Лорена Алюэля и Тома будет меньше шансов проболтаться о том, что я служил королю Франции. Это, конечно, не преступление. Наемник служит тому, кто платит, переходя из одной армии в другую, но могут копнуть поглубже и узнать, что служил я не простым латником.
Палатки и шатры стояли ровными рядами, образовывая улицы и переулки такой ширины, чтобы свободно разминулись две арбы, запряженные волами. Перед въездом на территорию лагеря находился караул из десятка пикинеров, судя по акценту, фламандцев. Они были в шлемах-саладах и длинных бригантинах, поверх которых накинуты плащи в красно-зеленую вертикальную полоску, у всех одинаковые. На шлемах, плащах, бригантинах и шоссах нашиты красные косые кресты, бургундские, как их сейчас называют. Обуты в сапоги с тупыми носами и со шнуровкой сбоку, с внешней стороны. Командовал ими латник в кирасе, который полулежал на низком, грубо сколоченном кресле с наклонной спинкой. Ноги в высоких сапогах для верховой езды и с железными шпорами-звездочками покоились на чурбане, поставленном перед креслом, а шлем-барбют был надет на кол, вкопанный слева от него. Латник жевал бутерброд из мяса, завернутого в хлеб, напоминающего хот-дог. Если бы командир караула произнес на американском варианте английского языка «Хэлло, браза! (Привет, братан!)», я бы не удивился.
Я остановил коня рядом с креслом, поздоровался первый и спросил на фламандском языке:
— К кому обратиться, чтобы наняться на службу?
— Едь прямо, а на площади повернешь налево, к двум красно-синим шатрам. В них Джакомо Галеотто, граф Кампобассо, — показав рукой с бутербродом себе за спину, ответил набитым ртом командир караула.
Возле шатров графа Кампобассо находился еще один караул из двух десятков итальянцев, арбалетчиков и гвизармников. Гвизарма — это разновидность алебарды. У этих она имела длинный трехгранный шип, как у алебарды, но без топорика, а крюк увесистей и заточенный по внутренней стороне, чтобы перерезать сухожилия лошадям. Я слез с лошади, передал ее, шлем и ремень с саблей и кинжалом кутильеру. На мне остались кираса, оплечья, наручи, набедренники и поножи, соединенные кусками кольчуги или толстой кожей. Полный доспех мне не по карману, согласно той роли, которую играю.
— Где граф? — спросил я караульных.
Они показали на правый шатер.
Докладывать пока что не принято, поэтому я зашел внутрь без приглашения. Джакомо Галеотто, граф Кампобассо, сидел за столом в компании четырех человек. Они ели мясо из медной миски диаметром с метр, которая стояла посреди стола, накалывая кинжалами. Запивали вином из оловянных кружек. Одному как раз слуга — черноволосый и кареглазый мальчишка лет двенадцати — наливал из большого медного кувшина с узким горлом. Стульями им служили чурки, только графу достался настоящий, с высокой спинкой. Джакомо Галеотто было под сорок. Черные волосы длиной до плеч тронула седина. Густые, сросшиеся брови. Узкое лицо с острым подбородком покрыто щетиной. Нос с горбинкой, не очень длинный, если исходить из итальянских стандартов. Рот широкий, губы тонкие и бледные. Темно-карие глаза, наполненные веселым блеском, постоянно дергались из стороны в сторону, словно кто-то толкал графа Кампобассо в плечо: тело и голова оставались неподвижны, а реагировали только глаза. У него одного была бронзовая вилка с двумя зубцами. Он держал ее узкой рукой с длинными сухими пальцами, у которых сильно выпирали суставы, будто на них вовсе не было мяса, только тонкие кости, обтянутые тонкой кожей. Возле боковых и задней «стен» шатра стояли по две походные кровати на низких ножках. Одна была застелена покрывалом из медвежьей шкуры. Возле каждой кровати — по большому сундуку с плоской верхней крышкой и стойке-вешалке, напоминающей манекены из-за надетых на них доспехов.