Морской волк
Шрифт:
Лагерь бывших наших врагов был намного больше и состоял из трех частей. В большей стояли огромные шатры в пять линий, очень ровных, словно для того, чтобы порадовать глаз Карла Бургундского, в которых разместились швейцарцы. В двух поменьше, в таких же палатках и шатрах, как у бургундцев, но расставленных без всякой системы, — лотарингцы и немцы. Везде горели костры, на которых запекали мясо. Шкуры недавно убитых быков лежали высокими стопками на берегу реки. Свора охотничьих собак грызла свежие кости и таскала потроха, вываливая темную массу из желудков и кишок на розовый от крови снег. В этом лагере царила уверенность в победе.
Нам указали место в стороне от всех, возле леса. Солдаты сразу отправились рубить ветки, лапник, чтобы подстелить
На нас сперва не обратили особого внимания. Прибыл еще один отряд — и хорошо. Кто-то подошел к нам, спросил, кто такие и откуда? Поделился услышанным со сослуживцами. Весть о перебежчиках быстро разнеслась по армии. Я заметил, что в швейцарском лагере началось бурление. Когда долго воюешь, начинаешь быстро, по незначительным деталям понимать настроение в войсках. То, что происходило у швейцарцев, меня насторожило.
— Не распаковывайте пока вещи, — приказал я своим бойцам. — Будьте готовы к быстрому отъезду.
Они сразу поняли, что я имел в виду. Что бы ни говорили о наемниках, но свой кодекс чести у них был. Нам заплатил герцог Бургундский, а мы оказались на стороне его врагов. Во всем виноват, конечно, Джакомо Галеотто, граф Кампобассо, но все равно каждый чувствовал, что поступил не по совести. Если бы мы просто удрали, сославшись на морозы, — это одно, это в пределах кодекса наемников, которые не обязаны умирать в небоевых условиях, а вот то, что мы перебежали к врагу, собираясь воевать против того, кто нам заплатил, — это уже совершенно другое, подрыв основы контрактной службы. В таком случае надо быть готовым к тому, что с тобой поступят, как с предателем.
Насторожились и в других «копьях». Суета с разбивкой лагеря сразу пошла на убыль. Солдаты стояли рядом со своими лошадьми и ждали, поглядывая в сторону лагеря герцога Лотарингского, куда с небольшой свитой ускакал граф Кампобассо. Не было его около часа. К тому времени многие швейцарцы уже облачились в доспехи и приготовили оружие. Они пока не выходили за пределы своего лагеря, но смотрели в нашу сторону внимательно и молча. Их молчаливость наводила нас на грустные мысли. Вернувшись, Джакомо Галеотто собрал командиров рот, что-то обсудил с ними, не слезая с коня, после чего первым поехал по той дороге, по которой мы прибыли. Когда граф Кампобассо проезжал мимо, я заметил на его лице мефистофельскую ухмылку и подумал, что мы сейчас вернемся к герцогу Бургундскому и расскажем ему, что хитрым образом провели разведку сил противника.
Реальность оказалась прозаичнее.
— Швейцарцы настояли, чтобы мы убирались к чертовой матери! Не хотят идти в бой вместе с предателями! — с нотками самобичевания рассказал мне командир роты Россо Малипьеро. Не все итальянцы — кампобассы. — Поедем в замок Конде. Он возле переправы через какую-то реку. Граф уверен, что остатки бургундской армии побегут туда. Неплохо поживимся.
Убить и ограбить разбитого в сражении работодателя — это уже в рамках кодекса чести, я бы даже сказал, что это святая обязанность честного наемника. Мол, если взялся командовать, то воюй хорошо или обижайся на себя, а мы должны или погибнуть, или вернуться домой богатыми. Второе предпочтительней.
— Поедем последними, — тихо сказал я бойцам своего «копья».
В бургундскую армию возвращаться уже поздно. Там нас, скорее всего, примут за шпионов. Сидеть с графом Кампобассо в замке тоже не резон. Если Карл Бургундский действительно побежит в ту сторону, они его не упустят. Джакомо Галеотто живой герцог не нужен, потому что выкупится из плена и обязательно отомстит. Но побежать может и в другую сторону, где неплохо было бы оказаться мне.
Наш отряд проехал по краю леса, потом по лесной дороге и на перекрестке, на котором мы утром повернули налево, опять повернул налево и поехал от бургундского лагеря. Я придержал своего коня, чтобы отстать, как можно
— Здесь и остановимся, — сказал я своим бойцам.
Никто не возражал. Им уже ясно, что дороги назад нет, а уехать домой, не прихватив добычи, не по-наемничьи. Они доверяли мне, считая таким же охотником за добычей, как и сами. В прошлый раз неплохо поживились. Даст бог, и в этот раз что-нибудь захватим.
Мы проехали вперед, а потом свернули с дороги вправо, углубились в лес метров на сто, до ложбины, в которой и остановились. Лорен Алюэль и Тома принялись устанавливать палатку. Арбалетчика я послал замести наши следы. Лучники, аркебузир и пикинер пошли со мной к речушке. На краю леса я заставил их сооружать снежную стенку. Они катали комы из мокроватого, липкого и тяжелого снега и устанавливали их между деревьями. Стенка нужна была не для защиты, а для маскировки. Сложили ее высотой до уровня груди лучников, чтобы им удобно было стрелять. Для меня и аркебузира сделали бойницы. Спереди в нее натыкали еловых веток. Внимательный глаз, наверное, заметит, что здесь что-то не так, но не думаю, что удирающие будут пристально вглядываться.
Мы накормили лошадей овсом из моих припасов, поужинали копченым окороком, купленным вчера у маркитанта. Зарядив жаровню тлеющими углями, поставили ее з палатке возле выхода, а сами набились в нее и улеглись одетыми и прижавшись друг к другу, как привыкли в последнее время. Караульного я выставлять не стал. Возле палатки привязаны наши лошади. Они лучше любой собаки почуют приближение человека и начнут фыркать или ржать. Спим мы чутко. На войне восстанавливаются многие инстинкты, приглушенные так называемой культурой. Ночь была тихая. Где-то вдали выли волки, и наши лошади испуганно всхрапывали.
— Чуют смерть, — произнес арбалетчик, питающий склонность к мистике, как и большинство людей этой эпохи. — Завтра будет сражение.
Если бы волки не выли, сражение все равно бы случилось. Герцогу Лотарингскому надо как можно скорее использовать наемников, пока деньги не закончились. Да и у швейцарцев, наверное, руки чешутся от желания в третий раз надрать задницу герцогу Бургундскому и набить карманы трофеями. Говорят, они после первой победы, не имея представления о ценности вещей, потому что в своих горных деревнях таких не видели, продавали за гроши то, что стоило целое состояние. Бриллиант герцога, самый крупный из тех, которые были у западноевропейских владык, равный по цене небольшому графству, был продан всего за один золотой флорин. Иногда судьба преподносит нам подарки такие большие, что мы не можем разглядеть их ценность.
28
Под утро задул ветер. Сквозь сон я слышал, как хлопали по холсту палатки концы завязок, а над ней со стеклянным звоном сталкивались ветки деревьев. Проснувшись, долго лежал с закрытыми глазами. Вылезать из-под одеяла не хотелось. Мои бойцы тоже проснулись. Они знали, что я не сплю, ждали мой приказ, который выгонит их из вонючей, но теплой, палатки на холодный ветер. Я не спешил. Наш будильник — бургундская артиллерия — еще не подал сигнал.
Первым полез на четвереньках Тома. Он лежал ближе всех к чадящей жаровне и выходу.