Морской волк
Шрифт:
Орудия отгромыхали почти одновременно. Барк резко качнулся на правый борт, а возле левого образовалось облако черного дыма, которое полетело в сторону пиратов. Куда попали ядра, я не заметил, но на двух драккарах перестали грести. Они еще шли по инерции вперед, теряя скорость. Два других наоборот понеслись к нам быстрее. В эту эпоху перезарядка фальконетов со съемными каморами занимает не меньше десяти-пятнадцати минут, а пушек и бомбард — намного больше. Наверное, надеялись за это время поджаться к борту барка, оказаться в мертвой зоне. Не догадывались, что их ждет сюрприз.
— Убрать паруса! — приказал я, чтобы потом не далеко было возвращаться к подбитым драккарам.
Когда до пиратов оставалось метров сто пятьдесят, выстрелили карронады. На этот раз я видел результат. На обоих драккарах посшибало щиты. Многие пираты попадали убитыми или ранеными. Оставшиеся невредимыми гребцы сразу сбились с ритма. Тут еще по ним начали стрелять аркебузиры. Не очень метко, но время от времени попадали. Драккары продолжали приближаться к нам, хотя их экипажам, уверен, уже перехотелось нападать. Только вот никак не могли возобновить греблю. Заведут весла для гребка — и падает очередной гребец, сраженный пулей из аркебузы, а его весло становится помехой для остальных.
Заряжающие просигналили банниками, что пушки готовы к стрельбе.
— Первые с носа три орудия стреляют в правый драккар, остальные — в левый. Целься! — распределил я и, дав наводчикам с минуту, скомандовал: — Огонь!
После этого залпа вряд ли на борту драккаров остался хотя бы один невредимый человек. С дистанции менее ста метров картечь легко прошивала тонкие борта и щиты. Кто-то там еще шевелился, пытался подняться. Потом дернулся от попадания пули из аркебузы, наверное, и затих. О том, что аркебузиры стреляли, я догадывался по движениях стрелков. В ушах стоял гул от пушечных выстрелов, остальные звуки не пробивались.
— Спустить шлюпки с правого борта и снарядить абордажные партии! — проорал я матросам, а комендорам: — Расчетам орудий правого борта сменить расчеты левого и зарядить ядрами! Цель — дальние два драккара!
Пусть и они потренируются. Стрельба по живым людям более интересна, чем по пустым бочкам.
Оба поврежденные пиратские корабля пытались удрать. Они сидели глубже, чем хотелось бы экипажам, поэтому гребли не все. Часть пиратов занималась заделыванием пробоин и вычерпыванием воды. Насосов у них не было, использовали кожаные ведра, котелки и прочие более мелкие емкости. Поскольку оба были теперь на дистанции метров четыреста пятьдесят, я успевал заметить полет ядер. Из первого залпа попали в цель всего два ядра и оба в один драккар. Остальные ядра попрыгали по волнам и отправились мерять глубину. Для драккара эти два ядра оказались роковыми. Вскоре над водой торчали задранная вверх носовая часть и наклоненная к воде мачта, за которые цеплялись несколько человек. Из второго залпа в цель — удирающий драккар — попали два или три ядра. Легли рядом, выломав большой кусок борта. Несколько обломков подлетели вверх, а мачта завалилась вперед. Создавалось впечатление, что кто-то откусил кусок борта, открыв разбитые банки и окровавленные тела. Вода стремительно хлынула внутрь. Драккар медленно и печально пошел ко дну. Хоть и вражеское судно, а мне все равно жалко его. Меня не покидает уверенность, что корабли живые. У каждого свой характер и своя судьба. Этому не повезло.
Абордажные партии из матросов и аркебузиров, поменявших свое главное оружие на короткие пики, добрались до драккаров, оставшихся на плаву. Сопротивляться там было некому. Вскоре за борт полетели окровавленные, голые тела. Словно неопытные ныряльщики, они падали в воду спинами, поднимая фонтаны брызг, и сразу тонули. Бог моря милостиво принимал жертвы. Трупы съедят рыбы, которых в свою очередь поймают и съедят родственники пиратов, которые таким образом вернутся домой, но не в самом лучшем виде и не в самое лучшее место. Трофеи были рассортированы и оставлены в большом драккаре. К нему лагом ошвартовали второй и взяли на буксир.
Когда мы поставили паруса и легли на прежний курс, я заметил, что несколько пиратов, держась за обломки драккаров и весла, пытались доплыть до берега, до которого было мили три-четыре. Вода сейчас градусов тринадцать-пятнадцать. Я бы доплыл даже без вспомогательных средств. Может, и они доберутся. Я искренне пожелал им удачи. Все-таки коллеги.
40
Оба захваченных драккара мы продали на рейде Копенгагена. Мне сказали, что в Ольборге за них дадут меньше. Да и буксировать драккары было напряжно. Из-за них мы теряли примерно треть скорости. Матросы под командованием шкипера Ларса Йордансена вытащили оба драккара на берег, чтобы покупатели смогли осмотреть их со всех сторон. Сам шкипер прошелся по знакомым купцам и рассказал, что можно недорого приобрести хорошее судно. Торговался тоже он. Я отсыпался после перехода, потому что много времени проводил, так сказать, на ходовом мостике. Учил шкипера и Лорена Алюэля управлять кораблем.
Во второй половине дня Ларс Йордансен вернулся вместе с матросами и привез кожаный мешок, наполненный серебряными монетами. Я опечатал мешок и приказал отнести в офицерскую каюту, чтобы не было подозрений в крысятничестве. Захваченное оружие, доспехи, одежда и обувь были сложены в подшкиперской на баке. Решили, что продавать их не будем, а оценим и поделим между матросами, комендорами и аркебузирами.
В Ольборге у причала стояли две фламандские каракки, грузились селедкой в бочках. Места нам не хватало, поэтому встали на якорь на рейде. Там поделили добычу, после чего ютландцы — аркебузиры и комендоры — были отпущены на берег. Матросы-немцы остались на борту. Они знали, что следующим портом захода будет Гамбург, берегли деньги. Я решил заменить их на датчан. Остаться предложил только боцману Свену Фишеру — требовательному, грубому и горластому типу с крупной и шишковатой головой, массивным, тяжелым подбородком и еще более тяжелыми, каменными кулаками. Ростом он был не больше метра шестидесяти и весил килограмм восемьдесят, но среди членов экипажа не находилось ни одного, даже более крупного мужчины, кто отважился бы подраться с ним. Мы договорились, что боцман перевезет в Ольборг свою семью — жену и шестерых младших детей. Старшие шестеро уже жили отдельно.
Я поселился на постоялом дворе, чтобы не стеснять тестя. Занял три комнаты: одну для нас с женой, вторую для Тома, третью для двух служанок жены. Лорен Алюэль был оставлен на барке за старшего, с правом днем съезжать на берег на свидания со своей будущей женой и другими местными дамами, которые обходились ему дешевле. Хелле сообщила мне радостно, что беременна.
— Мы назовем сына Эриком, — проинформировала она, уверенная, что вынашивает именно мальчика. Наверное, только начавший развиваться плод сказал ей это по секрету. — У нас в роду все старшие сыновья носят имя Эрик, если отец Нильс, и наоборот.
— А если старший сын вдруг умрет? — поинтересовался я.
— Тогда следующий возьмет его имя. Мои старшие братья все побывали Эриками, — ответила Хелле.
Счастливыми их это имя не сделало. Ладно, посмотрим, как сложится судьба нашего старшего сына. Если и для него окажется роковым, то следующий будет носить имя, данное при рождении мною.
Мой дом уже обзавелся первым этажом. На стройке народа работало много, дело кипело. Во дворе лежали блоки известняка, нарезанные в карьере далеко от города. Оттуда их возили на арбах, запряженных парами волов. Я решил, что и дом, и все подсобные помещения будут из камня. Трехэтажный дом будет в Ольберге первый, но в Копенгагене есть уже четырех- и даже пятиэтажные дома. Три крыла моего жилища будут двухэтажными. В правом крыле оборудую большой склад, в левом — кухню, кладовые и погреба, конюшню с сеновалом, дровню, а в крыле, расположенном напротив жилого дома, будет въезд тоннельного типа, сторожка, псарня и жилье для слуг. Особенно строителей забавляла система отопления печного типа. Котельная будет на первом этаже, а печные трубы, изгибаясь, пройдут по всему зданию. Такие здесь пока не делают. Датчане уверены, что камин намного надежнее, тепла от него больше и, что немаловажно, на огонь можно смотреть, а большой расход дров пока их не смущал. Мне тоже иногда топка камина напоминает экран телевизора.
Пока я был в рейсе, тесть по моей просьбе разузнал, где и какая земля продается. В эту эпоху земля была самой надежной собственностью. Ее в кармане не унесешь, в огне не сгорит и всегда накормит. Придется платить за нее налоги, но я, в отличие от датских дворян пятнадцатого века, к налогам относился спокойнее. Это ведь не те налоги, которые будут здесь через пятьсот лет.
— Много земли продается, — рассказал тесть. — Всем нужны деньги, все хотят жить красиво!
— Поможем им, — сказал я. — Сколько участков и на какую сумму ты нашел?