Мощи святого волка
Шрифт:
Как живого, лицезрел в памяти Василий юного иерея, коий о боли не думал, грехи умиравшему отпускал, к живительной воде его гнал, а у самого стрела в спине торчала. Разумел Темнов, что не вчера отца Прокопия убили, давно, может год назад, и только теперь вот открылась правда о его кончине. Потому, когда среди костей в пещере обнаружил человечий скелет, не сомневался, что мощи отца Прокопия обнаружил.
Все кости, кроме человечьих, Вася из пещеры выволок и в стороне кучей сложил. Мощи отца Прокопия подровнял, как им от природы быть полагается, к ним приложил вогульские стрелы, как свидетельство мученической смерти. Из двух деревин связал крест, выволок его на вершину скалы над гротом, вогнал в трещину, обложил камнями, чтобы ветром не повалило.
Однако надо было что-то есть, потому как от слабости и голода сознание у Васи туманилось. Он спустился к ручью, упал на колени, веки прикрыл, молиться начал.
— Славлю тебя, господи, не дал погибнуть пропащей душе, берёг и направлял. Клянусь весть благую о счастливом спасении своём нести, о святом отце Прокопии сказывать. На сём месте часовню поставлю! Умру, а поставлю! Только теперяча сгинуть не дай, пошли зернышко на пропитание...
Темнов открыл глаза. Его взору открывалась уже привычная ладная картина. Весёлые юные берёзки, пурпурные свечи иван-чая, кедровка приплясывала на поваленной осине... Прыгнет пёстрая птичка, замрёт, вытянет в сторону человека клюв, протяжно крякнет, словно сказать что-то хочет. Минуту Василий наблюдал за ней, а потом будто свеча в голове зажглась — докумекал. Поднялся с колен, перебрёл ручей, приблизился к поваленной деревине. Кедровка пугливость не выказывала, отпрыгнула на пару аршин и замерла, косясь на человека чёрным глазком. Вася отковырнул кору — под ней, масляно отсвечивая в вечернем солнце, белели ядра кедрового ореха. Губы Василия тронула улыбка, он поклонился птице, сказал растроганно:
— Благодарствую, божья птаха. Господь тебя мне послал. Век не забуду, а тебе на том свете воздастся.
Вокруг осины он нашёл много покопок кедровки, видно, ещё прошлогодние запасы, но орехи все были целые, гнилью не тронутые — умели таёжные обитатели снедь хранить.
Найденными орехами Вася не наелся, но голод отступил, и засыпал той ночью Темнов крепким, здоровым сном. А на утро проснувшись, снял с себя всё, кроме рубахи и портков. Бросил даже сапоги, которые неделю назад ещё мечтал продать. Надел на шею железный крест, и не таясь, свободно, пошёл наполдень, к Верхотурью. Только алтыны прихватил, собираясь раздать их нищим в первом же русском селении.
К концу лета Василий добрался до Верхотурского тракта. О Сибири больше не помышлял, шёл теперь в Свято-Николаевский монастырь, веря, что православная церковь должна об отце Прокопии правду узнать.
Весть о божьем человеке, коий из дремучей северной стороны идёт, и господа славит, впереди него катилась. В слободах и сёлах выходили люди Васе навстречу, слушали сказ о чудесном явлении убиенного иерея, дивились. Подкармливали путника, не раз хотели одеть-обуть — Темнов благодарствовал, но не давался, отвечал, что господь и так уже всем потребным его снабдил. В первой же деревушке оставил Вася в часовне медяки, долго, истово на крест молился.
Долетел слух о праведнике и до Свято-Николаевского монастыря, и когда Василий пришёл в Верхотурье, настоятель монастыря игумен Афанасий послал инока разыскать странника и в монастырь на свидание его пригласить.
Игумен принял Темнова в трапезной. Время было послеобеденное и монахи разошлись по хозяйским делам. Навстречу гостю отец Афанасий поднялся, взглянул на Темнова и, ошарашенный, бухнул назад на лавку. В драной сермяге, с железным крестом на груди, с перекособоченой рожей, гость выглядел страшно. Вася бросился игумену в ноги, так что отец Афанасий отшатнулся даже, затараторил:
— Батюшка, благую весть я принёс о святом отце Прокопии, коий шёл по Камню и тёмных болванщиков крестил, от них же мученическую смерть принял!..
Васька дополз до ног игумена, хватал его за рясу.
— Ну, будя, будя, — игумен мягко, но настойчиво подол из рук Темнова высвободил, ладонями в колени упёрся, смотрел на гостя недоверчиво. — Что за человек ты будешь?
— Васькой меня звать. Темнов я.
«Рожа ведь воровская, да и имячко соответствует, — думал игумен. — Весь перекошенный, аки гриб-сморчок, а туда же — в благовестники прёт».
— Ну как дай руку! — потребовал отец Афанасий.
Вася послушно вытянул левую руку, смотрел на игумена доверчиво, как пёс на хозяина. Отец Афанасий рывком рукав отдёрнул, в клеймо взором вперился, на скулах его желваки заходили.
Набитое иголочным штампом и затёртое порохом, клеймо свести невозможно, разве что кожу срезать. Чернела на Васькиной руке дьявольская отметина, выдавая с потрохами прошлое каторжанина.
— Беглый! — зло, раздосадовано, выпалил игумен.
— Беглый, отче, но каторги не боюсь боле! — воскликнул Василий сияя, словно его не в преступлении уличили, а серебряным рублём жаловали. — Скажи слово, вернусь в сыру землю руду ломать, пущай порют, пущай на глаголи повесят! Не свой живот берегу, о славе святомученника отца Прокопия пекусь!
— Прикрой, — уже спокойнее сказал игумен, и по сторонам зыркнул: никто случаем не заметил?
«Плодовита Русь на воров и блаженных, и ещё пойди разберись, кто из них кто, — думал отец Афанасий, барабаня пальцами по колену. — Этот вот чёрт из-под земли выполз, небось, не одну жизнь ножом обрезал, а глазами сияет, как Иисус со складня. Божьей благодатью переполнен, аж светится. А такую благодать среди наших монахов ещё поискать надобно…»
— Ладно, Вася, сказывай. Всё по-порядку, да без утайки, — поразмыслив, велел игумен.
Темнов долго и подробно рассказывал свою историю. Честно сознался в убийстве приказчика Борового и камнелома Михеева, говорил, как шёл по Камню, от вогульской нечисти да волков прячась, как его нагнал Ялпын Уй и подданных своих гадюк на него науськал, как помирал, да явился ему во спасение отец Прокопий, даже про божью птичку, которая орешками поделилась, упомянул.
Игумен слушал внимательно, мрачнел, но чувствовал — не брешет беглый, на самом деле свидетелем чуда стал, и чудо то ему сердце вправило, душу от греха освободило.
Отец Афанасий человек был строгий и деловитый. Разумел он, что на Уральском Поясе церквей не хватает. Православными храмами, а не стрелецкими пиками, Русь на Камне держалась. Слыхал игумен и про иерея Прокопия, знал, что тот миссионерством занялся, да сгинул. И ежели Васька в самом деле мощи мученика обнаружил, стало быть, должно на том месте церкви стоять.
— Что ж мне делать с тобой, горемычный? — спросил отец Афанасий, когда Васька закончил свой сказ.
— Благослови, батюшка! Клялся я господу, что над волчьей пещерой часовню поставлю! За тем и пришёл — благословление получить! А ежели пожалуете топор и икону, так осчастливите меня безмерно!