Москаль
Шрифт:
Громко лязгая каблуками, словно римский легионер, она ушла в глубь коридора. Тут же вернулась и, глядя сверху вниз на мужа, и в прямом, и в переносном смысле прошипела:
— Пожалеешь! Понимаешь? Пожалеешь!
— Хорошо, — покорно кивнул Митя. он готов был жалеть, мучиться, но только чтобы этот кошмар прекратился. Он даже, оказывается, не представлял, до какой степени он в зависимости от этой разьяренной женщины. И это при том, что нет уже, кажется, ни любви, ни приязни. А что тогда есть?! Непонятно чем питающаяся уверенность, что без нее невозможно!
— Что «хорошо», идиот?! Думаешь, мне тебя нечем достать, как будто ты в панцире своего идиотизма? Есть жало, есть! Выть будешь, сам себе горло выгрызешь — поверь, я знаю. Я хорошо тебя знаю, как знают знакомого таракана.
«Что она имеет в виду?ќ» — подумал Митя, но не смог сосредоточиться на этой мысли.
— Приползешь! На брюхе, на чем угодно приползешь! И не факт, что я тебя хотя бы выслушаю. Не прощу никогда, обещаю. Но если приползешь, поваляешься в ногах — может быть, не стану добивать. Ты понял?
Дир Сергеевич подумал, что ничего он не понимает, но угроза кажется ему и обоснованной, и страшной. И счел за лучшее сказать:
— Да.
— А вот если «да», тогда забирай эту свою… и убирайся из дома.
Значит, в театр мы не пойдем, подумал отец семейства и стал кивать, безусловно и полностью соглашаясь с предложением супруги. В подтверждение своего согласия он пробормотал:
— Конечно–конечно! Я уйду.
— С ней вместе.
— Да, я уйду, и она уйдет. Не тебе же, Света, уходить. Тебе же некуда идти.
Госпожа декан беззвучно взвилась:
— Ты так считаешь?
Она вдруг стала собираться, натягивать пальто, искать на вешалке шарф. Дир Сергеевич удерживал ее, искренне желая, чтобы она осталась. Конечно, не удалось. Он не мог ей противостоять, надо было признать это. Дверь распахнулась и захлопнулась с грохотом. Главный редактор стоял там же, где и стоял все это время, тоскуя и пытаясь что–нибудь сообразить.
Наташа опять вышла в просвет коридора. И даже сквозь плиту плотной тоски, что давила его, Дир Сергеевич почувствовал — хороша, аж жуть! Эта мысль крохотным червячком радости зашевелилась в выжженной яме того, что прежде было душой обескураженного господина Мозгалева. Он согласился бы так стоять сколь угодно долго, но понимал, что не получится. Он прокашлялся и спросил:
— У тебя вещи есть?
— Е, — отозвалась Наташа.
— Тогда поехали.
Дверь он не стал запирать. Когда они вышли к лифту, по лестнице с угрожающим лязганьем и шипением поднималась жена. Из ее гневных слов можно было понять, что она не какая–нибудь дура набитая и потому не собирается уходить из своего дома ради какой–то заезжей авантюристки.
16
Домик в сосновом лесу. Загородная штаб–квартира фирмы «Стройинжиниринг». Бывший загородный пансионат одного канувшего производственного объединения «Сосновка». Сауна, бильярд, бар, несколько хорошо обставленных номеров, медпункт с электросном и набором различных релаксантов.
Встретил «молодых» сам начальник службы безопасности, вызвоненный с дороги Диром Сергеевичем. О том, куда, собственно, податься с дивчиной, он сумел догадаться сам, но ему требовалась поддержка по части обеспечения прочих возможных надобностей. Обустройство, обиход.
Проблемы возникли сразу же, как они вышли из подъезда дома Дира Сергеевича. Как сесть в машине? Может быть, он — впереди, рядом с водителем, она — сзади, как пассажирка? Слишком официально, слишком недушевно. Все же девушка прилетела на его пусть и пьяный, но зов. Такой рассадкой можно и обидеть, оттолкнуть. Но если завалиться рядом с ней на заднее сиденье, можно показаться самодовольным пошляком. Дир Сергеевич решил переложить бремя выбора на Наташу, галантно пропустив вперед. Если выберет переднее сиденье, значит, считает себя скорее пассажиркой, чем нежной гостьей. Если же подойдет к задней дверце машины, тогда и он сядет рядом с ней.
Она предпочла второй вариант.
Водитель отправил сумку Наташи в багажник, поинтересовался маршрутом с таким видом, словно ничем больше он в этом мире не интересуется, за что шеф был ему благодарен.
— Как доехала? — выдавил Дир Сергеевич из себя первый вопрос.
Наташа в ответ только кивнула.
— Как ты меня нашла?
Она молча достала из нагрудного кармашка его визитную карточку.
— А, я дал тебе визитку!
— Четыре, — сказала Наташа все так же не поворачиваясь, глядя строго в затылок водителю.
— Четыре? — Дир Сергеевич почувствовал приступ смущения. Он представил пьяную диканьковскую сцену, себя, назойливо блуждающего за официанткой в национальном костюме по сочным украинским сумеркам и вручающего ей время от времени свои именные карточки. Он знал, насколько утомителен бывает в определенных состояниях. Светлана однажды засняла его на камеру и показала ему, и это было ужасно. Поэтому сейчас вслед за смущением у него внутри поднялась волна благодарности к Наташе. Надо же, какая чистая, доверчивая душа. Несмотря на четыре навязанные визитки, она сумела разглядеть сквозь пьяное обличье что–то человеческое в нем, а может быть, и привлекательное. Дир Сергеевич жил в убеждении, что, будучи пьян, он не только шумен, дерзок, провокатор и низкий хам, но иной раз по–особенному, брутально остроумен. Может быть, Наташа оценила в нем это? Горький, едкий смех скрывает раненую душу. И Наташи, заведомо не являющиеся интеллектуалками, природным бабьим чутьем схватывают, что такого надо пожалеть, а не оттолкнуть.
— Ты одна приехала?
Она быстро глянула в его сторону, Дир Сергеевич понял, что сморозил глупость, и ему стало холодно. К тому же он испугался, что не знает, что бы ему еще спросить, хотя бы для поддержания разговора.
Машина выбиралась из Москвы по Можайскому шоссе. Миновали дворец спорта «Крылья Советов», вот уже кольцевая развязка. Главный редактор перебирал в уме вопросы, которые явно нельзя задавать: надолго ли она приехала? отпустили ли ее родители? что она собирается делать в Москве? выходило так, что вообще ни о чем говорить нельзя. Оставалось одно — солидно, по возможности независимо молчать. Все же не он к ней, а она к нему. Может быть, выпить? В салоне был бар. Или предложить выпить Наташе за встречу!
Предложил.
Получил удивленное согласие. Открыл дверцу встроенного холодильника, с каждым движением чувствуя себя все более уверенно. Все же когда у мужчины есть хоть и мелкое, но конкретное дело, тогда у него появляется чувство своей уместности в мире.
— Держи фужеры.
— Угу.
— Шампанское или коньяк?
— Мартини.
— Отлично. За что? За твой приезд, да?
Не надо все время искать ее согласия, подумал он мельком, хотя бы видимость инициативы должна быть на стороне мужчины.