Москаль
Шрифт:
Майор спрашивал не столько для того, чтобы получить информацию о боевом приключении сына, сколько для того, чтобы привыкнуть к его новому говору. Сергей говорил грамматически правильно, даже слишком правильно, чего не отмечалось ранее, но зато каждое слово было упаковано в тонкий слой неуловимого акцента.
Войдя в гостиную, майор хотел сесть на диван, но раздумал.
— Вы давно здесь?
— Я же говорила, с самого утра.
В этой квартире начальник службы безопасности «Стройинжиниринга», разумеется, не жил. Ему полагалась хорошая служебная нора с полной обслугой в самом центре. Здешняя квартира пустовала, предметы покрывались слоем пыли, как обидой. Инстинкт хозяйки у Тамары, то, чем она обладала прежде, так и не проснулся за целый день ее присутствия здесь. Заграница видоизменила речь сына и характер бывшей жены. Елагин не желал жалить Тамару с первых же шагов на родине, но и оставить этот факт совсем без внимания было выше его сил. Он сказал:
— Зря ты не предупредила о приезде, я бы прислал кого–нибудь убраться здесь.
— Я специально не предупредила.
— Неужели рассчитывала кого–то застать?
— А что, если и так?
Сын беззаботно ускакал в туалет.
— У тебя неправильное представление о том, какое место ты занимаешь в моей жизни. Твой приезд ничего не меняет.
— Ну могу я хотя бы из любопытства взглянуть на твоих пассий.
Майор все же сел, откинулся на спинку дивана, закрыл глаза, расслабляясь, но закашлялся от волны поднятой пыли.
— Да если бы ты знала, что представляет собой моя работа… хотя, — он открыл глаза и усмехнулся, глядя на несчастное и некрасивое лицо Тамары, — ты не так уж не права.
— Ты же знаешь, у меня всегда было чутье…
— Да при чем здесь твое чутье! Ты ткнула пальцем в небо и случайно попала в Луну. Мне тут действительно пришлось притащить одну. Аж из–за границы. Правда, не для себя.
— А для кого?
— Для скандала. Когда на человека обрушивается скандал, он перестает мечтать.
Тамара ехидно осклабилась в ответ на непонятную фразу.
— Занялся работорговлей?
Майор снова закрыл глаза и дернул губой и ноздрей, мол, думай, что хочешь. Зря сказал, зря!
— Работаешь сводней, Саша? А какого вокруг сиреневого тумана напустил. Служба безопасности, фирма солидная.
На эти слова сидящий на диване уже никак не отреагировал, можно было подумать, что уснул. Тамара, не получившая никакого удовольствия от втыкания своих мелких шпилек, спросила вдруг примирительно, а скорее просто для того, чтобы продолжить разговор:
— Ну хоть симпатичная?
— Кто?
— Девка эта?
— Как тебе сказать, на любителя. Вроде и ядреная, но и с каким–то надломом как бы. Мозги, конечно, где–то в районе задницы, но в моем сюжете это даже плюс. Думаю, у нее получится.
— Что получится?
— То, что я задумал. Пока она четко выполняет все мои указания. То есть всего одно: молчит. Ей, конечно, трудно, но — хочешь чего–то добиться — терпи.
Тамара радостно заерзала на своем стуле, опять появилась возможность применить колкость. Ей всегда было сладко как–нибудь уесть своего столь положительного мужа.
— Так ты ее под кого–то подложил, такая у тебя, значит, работа!
Елагин приоткрыл один глаз.
— Слушай, а чего ты сбежала от Джоан?
Тамара гордо насупилась.
— Просто сдуру? Ты же так рвалась в Америку.
— Нет, не сдуру. Надоело быть приживалкой. Гордость заела.
— А чем ты собираешься заниматься здесь?
— Мне кажется, ты меня пристроишь. Чтобы твой сын не голодал.
— Почему он так странно говорит?
Тамара посмотрела в сторону туалета, как будто оттуда должна была доноситься речь Сережи.
— Чего ты от меня хочешь, нормально говорит.
— Я не дозвонился до Джоан, но уверен — она расстроена. Наверняка, ты даже не попрощалась.
Раздалось ехидное хихиканье.
— Ах, она расстроилась! Врет она все, сама улыбается, а сама презирает. Или ненавидит.
— Заткнись! — сказал таким тоном, что открывшая было рот Тамара не произнесла больше ни звука. Елагин достал из кармана конверт и положил на подлокотник дивана. — Больше я сюда не приеду. За Сережей буду присылать машину. В удобное для меня время. И не вздумай что–нибудь выдумывать. У меня нет времени на игры. Я стал грубее и неразборчивее в приемах.
Из туалета раздался какой–то непонятный грохот в смеси с радостным мальчишеским воплем.
— Что там такое? — Тамара вскочила и бросилась на шум. Открыла дверь, закричала: — Саша, Саша! Нас заливает!
Проходя к выходу, Елагин негромко сказал:
— Вызови сантехника.
Когда дверь за ним захлопнулась, мокрая, кислая Тамара сказала, вытирая лицо неловкой рукой:
— Ну и что? Она к тебе все равно уже больше не вернется.
4
Дир Сергеевич тоже был в эти дни больше всего озабочен языковыми проблемами. Наташа молчала, вернее даже сказать — помалкивала, сообщая о своем отношении к происходящему равнодушным взглядом, удивленным поворотом головы, затаенным вздохом. Применяла практически всего лишь два слова: «угу» и «мабуть». «Да» и «может быть». Главный редактор, будучи большим поклонником старинного фильма «Кин–дза–дза», был в принципе не против того, чтобы все общение с красной девицей было построено на основе такой двоичной системы. Смущало, однако, что таким образом она разговаривала только с ним. Для других людей она порою не жалела слов. Он сам был невольным и незамеченным свидетелем нескольких жарких словесных схваток с участием Наташи. Один раз она схлестнулась с Ниной Ивановной на кухне, когда Дир Сергеевич находился в ванной и, по мнению Наташи, не мог ничего слышать. А он слышал, стоял полуодетый и наслаждался звуковой картиной поединка. Юная хозяйка против старой домоправительницы, живой, изобретательный суржик против надменного сленга высокопоставленной прислуги. Нина Ивановна была опрокинута и растоптана и удалилась, рыдая и неразборчиво сквернословя.
Дир Сергеевич радовался этой победе, как собственному успеху. Осваивается девочка, значит, собирается задержаться. Вьет эмоциональное гнездо.
Второй бой Наташа дала самой Марине Валерьевне в предбаннике «Формозы», куда вышла «подыхать», пока главный редактор чего–то там редактировал, срочное и коварное. Высоколобая редакционная матрона сама нарвалась. Наташа обратилась к ней с каким–то невинным вопросом, возможно немножко простецким и ребячливым, но натолкнулась на ледяную стену интеллектуального превосходства. Диканьковская официантка не поняла, чем именно ее задевают и опускают, но враждебность намерений улыбающейся «очкастой гадюки» определила однозначно. И, не раздумывая, врезала ей куда–то ниже пояса, да еще с применением своего коронного «гэканья». Марина Валерьевна потеряла дар речи и чуть не выронила авторучку, которую привычно вертела в пальцах. Присутствовавшая при стычке Ника уткнулась в несуществующие бумаги. Решила пока хранить нейтралитет, ее давно уже раздражала самоуверенность Марины Валерьевны, и можно было только порадоваться, что сверхначитанную тетку так грубо щелкнули по носу. но методы шефской пассии все же ее шокировали. Она придерживалась той точки зрения, что колоть можно хоть насмерть, лишь бы не летели брызги.