Московские Сторожевые
Шрифт:
Потом в ванной загудел криво подогнанный кран, Марфа как-то сразу вздрогнула, подумала, что надо было закрыть дверь в Анечкину комнату, но вместо этого снова глянула на камни. Еще нерабочие, ничего сильнее простуды не вызовут, даже если их примерить на секунду. Но лучше уж не примерять, а оценивать. И не дома на кухне, а у мам-Ириного ювелира. Попробовать, что ли?
Перерыв в разговоре получился знатным, а сама беседа не задалась, так что можно было начинать работу с любого пункта, с любой зацепки. Другое дело, что из ванной Сонька вернулась совсем какая-то ощипанная: видимо, начала уже себя грызть за чуть не сделанную дурь. Марфа устыдилась своих коммерческих мыслей, снова зажурчала чайничком, досадуя, что не успела воспользоваться девчонкиным отсутствием и сыпануть кое-чего в чашку. Впрочем, надежда на такой вариант еще оставалась: если горе-невеста все
— Может, тебе рюмку дать? — Марфа мягко постучалась в девчонкины одинокие мысли. Сильно туда заглядывать не стала, так, намекнула замороженной Соне, что та сейчас как бы в гостях находится, там долго отмалчиваться неприлично.
Несложившаяся невеста снова помотала головой. Дескать, «а зачем?». Впрочем, это относилось не к рюмке, а к жизни вообще. Какого-то смысла и сил в ней явно не предвиделось.
Марфа даже пожалела, что запретила курить на кухне. Про камни и гонорар уже толком не думала, злилась. Не на девчонку, а на себя. За то, что сточила профпригодность, расслабилась, забыла, как работать в такой ситуации. Нет, ну понятно, что драгоценные бирюльки отвлекают и мешают сосредоточиться: примерно как громкий визгливый разговор над ухом в тот момент, когда ты пытаешься что-то вспомнить. Но это ведь не оправдание. И мама Ира потом Марфу за такие промахи ой как не похвалит, и самой перед собой очень неловко. Будто Марфа сейчас с помощью этого бестолкового молчания обкрадывает и без того несчастливую девицу. А несчастье у разработанного объекта, с точки зрения любой Сторожевой, это же… ой, сравнивать страшно даже. Ну как врачебный промах из серии «ножницы в кишках забыли».
Марфа так расстроилась, что сама чуть не тяпнула зерничного чаю. Потом судорожно закрестилась — с такой силой, будто собиралась закатить самой себе пощечину, — и рубанула:
— Ну вот что, детка… Ты сейчас себя сильно не ругай. Ну ошиблась с решением, бывает. Тебе не себя жалеть нужно, а ошибку исправлять. Как исправишь, так у тебя сразу все нала…
— Какую ошибку? — Соня вроде как выглянула из своих мрачных мыслей. Словно дверь на секунду приоткрыла.
— Ну, детонька, мне-то откуда знать, что у тебя произошло? — соврала Марфа, четко унюхавшая девчонкину ненависть к самой себе — застарелую, двухмесячной примерно давности. Потом вроде бы эта ненависть слегка сменила адресата, но ни меркнуть, ни уходить из девицы не спешила. А ведь это как тромб или нарыв, только куда хуже. Надо прорвать. — Расскажи немного?
Марфа уже не подпирала собой раковину, а сидела за столом. Не напротив горе-невесты, а совсем рядышком, коленка к коленке. Мама Ира так приучила работать — на расстоянии вытянутой руки, чтобы при необходимости можно было за спиной у мирского кой-какие движения спокойно совершить. Сейчас Марфа не торопилась закидывать девчонке руку на плечо, не хотела спугнуть. Сидела ровно и прямо, готовясь к сбивчивому, облепленному подробностями рассказу — про то, как непутевая девочка Соня любила одного, но замуж пошла за другого, который позвал… а тут крыса, а свадьбу отменили. А она как будто обманщица, поэтому и с замужеством не полу… Стоп! Так будет, наконец, девчонка что-нибудь рассказывать или Марфе так и придется всю дорогу тянуть воспоминания из Сонькиной памяти?
— Я тебя ни в чем винить не собираюсь, тебе трудно было, тяжело… — поторопила рассказчицу Марфа.
Но чертова Сонька молчала как нанятая. Хоть выясняй все ее проблемы по методу Тыка. Тыка и этого… второго забыла. А, Данилова, вот!
Диагностировать самосознание методом Тыка и Данилова было в моде лет двадцать назад. Старшее поколение Сторожевых на эти хитроумные шуточки не поддавалось, а вот в среде Марфиных сверстников сей сомнительный способ пользовался очень большой популярностью. Да что там они, если к Тыку-Данилову прибегала даже сама мама Ира. Впрочем, после одного инцидента она резко отказалась от использования модного способа расчетов и начала действовать по старинке. Дело было так: семнадцать лет назад маму Иру слезно вызвонил к себе один очень высокопоставленный и выгодный знакомый. Обещал все земные блага в тогдашнем эквиваленте (сошлись на иномарке для Ростиньки), лишь бы Ирочка помогла.
В чем именно должна была заключаться помощь, знакомец не произнес: метод Тыка и Данилова предполагает отсутствие прямого вербального контакта с носителем информации. Мужик просто поговорил о жизни, пожаловался на печень, болящую после каждого подписания договора, а потом, положив на колени трясущиеся руки, пробормотал что-то вроде: «А еще, Ираидочка, у меня
Мама Ира призадумалась, послушала обычные жалобы на дурное начальство и косоруких подчиненных, клятвенно пообещала, что та самая задница рассосется к двадцать первому числу, деликатно обозначила расценки на лечение (клиента приятно удивившие — он явно думал, что хвори обойдутся ему дороже) и начала работать.
Спустя буквально пару дней клиент позвонил Ирочке в ужасе и бешенстве и стал требовать не пойми чего. Ира несколько опешила, так как чётко знала: геморрой у клиента уже рассосался. Как оказалось, идиот мирской имел в виду нечто совсем иное, и вот буквально прямо сейчас его пришли арестовывать генералы из какого-то там Главного управления налоговых расследований. Ирочка — на ее памяти генералы несколько раз арестовывали сиятельных особ, министров и других больших людей, и кончалось это обычно очень скверно — чуть не заработала преждевременное омоложение, вытравляя из клиентовой памяти информацию о себе: прямо вручную, по телефону. За день постарела лет на пять, зато сохранила для Ростиньки феерический по тогдашним временам «Мерседес» и четкое предубеждение, что Тыком-Даниловым пускай пользуются мирские шарлатаны, а разумному существу эти новомодные выверты ни к чему.
— Козлы они все, — Сонька наконец-то открыла долгожданную Америку, настроила себя на разговор. Даже уселась поудобнее, откинулась на спинку стула, ухватила пальцами снятое украшение, начала обвивать его вокруг бутылочного горлышка.
Марфа обрадованно закивала, понимая, что работы тут осталось минут на сорок с лишним. Четверть часа — девице на истерику, чуть побольше, — Марфе на вечные истины о том, что все, что нас не убило, сделало нас куда сильнее (это как про Божье испытание можно говорить, так и про любое другое). Каких-то особых премудростей для такого не нужно, мирской психотерапевт с подобным тоже бы справился. Только не за один сеанс, а за десять или двадцать. Все ведьмовство лишь в том, что психологическая помощь (сейчас это так называют, раньше именовалось куда проще) оказывается экстерном, на очень высокой скорости. Без травок и всего остального тут сложно работать — примерно как без обезболивания, но тоже можно. Марфа сразу подуспокоилась, отбросила в сторону неприятные мысли о своей профнепригодности и вновь посмотрела внимательными глазами на струящуюся по бутылочному телу золотую нить.
— Козлы и уроды, — проникновенно повторила Соня, — думают, что если им все можно, то надо вот так… Взять человека и как куклу — сегодня поцелую, а завтра отшлепаю, сломаю и на помойку выброшу… Как мусор, понимаете?
Плохо дело, когда объект себя начинает отождествлять с такими предметами… Мусор там или какое средство личной гигиены. Нехорошо.
Последнее слово Марфа произнесла вслух и с вполне искренним сочувствием. Но девица этого толком не заметила, раскаляясь от эмоций. Вот и хорошо, согреваться начала, а то на улице сегодня холодрыга. Рюмочку бы ей еще тяпнуть, там уже давно все в бутылке растворилось, хорошо подействует, ну да ладно…
Марфа снова попыталась вытянуть хоть какие-то конкретные подробности произошедшего, но в ответ на все расспросы слышала пока только общие всхлипы и недоумения:
— Ну почему именно я? Почему мне такое, за что?
Пришлось отворачиваться и морщиться, обращаясь к холодильнику: может, у кого другого истерики мирских и вызывали жалость, а то и почти умиление — как детское горе из-за улетевшего шарика или плохой сказки, но не у Марфы точно. Потому что «такое» — это когда с ребенком… что-нибудь. Сперва кажется, что ничего страшного, а вот потом… Когда секунду назад Марик у тебя на руках гулил и пытался ухватить сосок, а потом как будто икнул легонечко и перестал дышать, совсем. А ты сидела, не шевелилась. Все понимала и не верила, пыталась напоить молоком — даже простое материнское от всего помогает, а уж такое, как у вас… Оно должно было помочь, просто обязано. Ты поэтому так и сидела, не выпуская Марика из рук, — до самого возвращения Фаддея, надеясь, что он придет, возьмет сына подержать и все исправит. Так сидела и сидела, напевая одну и ту же колыбельную без начала и конца. Даже потом, когда прибежала Ирка и начала кричать на Фаддея страшными словами, все равно надеялась, просила потише и продолжала петь — чтобы Марик услышал, ожил…