Московские Сторожевые
Шрифт:
В общем, поразмыслив и посоветовавшись (все больше с толстыми справочниками, чем с живыми людьми), Марфа согласилась на нынешнюю подработку. Опять же, если судить объективно, то как раз эта халтура и стала основным Марфиным делом, а смотровые обязанности отступили на второй план, хоть и выполнялись честно и по совести. Просто не всегда вовремя.
Семена в ступке сейчас дробились звонко и привольно, подпрыгивали от ударов, разлетались бодрой мелкой пыльцой, опаляя Марфину кухню отдушкой всяких благих намерений. В принципе, работа как работа: те же самые благодеяния, финансовая и жизненная удача, многолетний брак по взаимному согласию, излечение от тяжких, дурных или интимных болезней, долгожданные беременности и прочие мероприятия, зарегистрированные в любом производственном плане. Просто немножко по другому тарифу, ну и материал оплачивает заказчик. Мама Ира худого не посоветует — в том числе и странных клиентов.
Мама Ира такими вещами занималась не первую жизнь и знала тонкости: с кем иметь дело, сколько и чем брать, а главное — когда остановиться. В позапрошлой жизни, правда, за удачным мужем, от дел отдалилась. Зато в Гражданку, и особенно в НЭП, снова вышла на рынок, причем сразу завязалась с очень нужными людьми — у нее как раз тогда Ростик в первую молодость входил, на это требовались особые средства. Мама Ира (тогда еще просто Ирка-Бархат, известная мирским спекулянтка с Хитровки) работала осторожно и очень ювелирно, имела потрясающий нюх на неприятности и никогда не зарывалась. Когда вышло постановление, она и вовсе затихарилась, уехала на периферию, оставив сыну неуплотненную квартиру на Садовой. На себя мама Ира почти ничего не тратила, в любую минуту была готова оказать детям вещественное вспоможение, но пригодилось это не всем, хотя у нее их было трое…
Перед самым началом войны, уже окопавшись в своей провинции, она умудрилась устроить Ростиньке перевод на хорошую работу — технологом. Чем там Ростик занимался конкретно, Марфа не любопытничала — хотя догадывалась, что мама Ира ходила по краю: все тогдашние заводы были в лучшем случае двойного назначения, в худшем — и вовсе военные, а участие в производстве оружия, пусть и самое косвенное, по Янинскому протоколу шло за нарушение Контрибуции. Но, как оказалось, мама Ира рискнула с умом. Потому что, хоть у Ростиньки специального образования имелось «хрэн да малэнько», как говорила тогдашняя его подружка-украинка, которая и писала за Ростиньку все бумаги по технической части, зато в цеху никогда ничего не случалось, древнее оборудование работало как часы, а продукция проходила госприемку практически вся. Так что в сорок первом, когда на призывные пункты отправляли всех без исключения мужиков, главный технолог завода буквально вымолил Ростю, и вместо окопов тот поехал в Ташкент, где и проударничал на трудовом фронте до самой Победы.
Девочек Ира тоже хотела устроить куда побезопаснее, но опоздала. Старшая, Маня, погибла в одну из первых киевских бомбежек в горящем доме, а младшая, Ленка, сперва окопалась где-то в тылу, а потом начала от родной матери воротить нос: поверила всяким слухам, которые про маму Иру распускали.
Ну еще бы: если ведьма, помнившая Черные времена, умудрилась выжить в оккупации без особого ущерба для здоровья, сил и красоты, то, естественно, она немецкая подстилка, если не сказать чего похуже. Маму Иру аж с наполеоновских времен сильно недолюбливали (по схожей причине, кстати сказать, потому как она из столицы в двенадцатом году не бежала, в отличие от многих), так что за ее спиной языками чесали только так.
Сама Ирка (ну золото же, правда?) даже в этом бойкоте умудрилась найти положительные стороны: чем меньше наших горит желанием с ней общаться, тем легче творить… ну, скажем так, сверхурочное добро. Потому и Марфе в свое время запретила рассказывать про то, что они общаются, — еще тогда, в позапрошлой жизни, сразу как Марика похоронили.
Марфе-Маргарите после нежданной гибели сына все казалось пустым и ненужным. Мама Ира от нее тогда просто не отходила, сперва заставляла есть и спать, потом жить. А когда уже совсем невмоготу было, поделилась парой таблеток из своего тогдашнего фельдшерского запаса, отправила обновляться раньше времени. Между прочим, Ира взяла преступление на себя — дескать, выписала снотворное, раз женщина в таком нервном расстройстве, но не рассчитала дозу. В конце сороковых время было мутное и хлопотное, на происшествие с Марфой-Маргаритой никто особого внимания не обратил, а со своей репутацией мама Ира давно уже перестала считаться.
Близкими подругами они стали куда позже, а в следующих жизнях сперва просто не теряли друг друга из виду. Впрочем, дружить с Ирой (это же Ира!) для Марфы действительно слишком большая честь. Шестьдесят лет близко знакомы, две последние жизни бок о бок прожили (просто там разница в возрасте сейчас лет в двадцать, вот Анютка и думает, что Ирка, хоть она теперь Ираида, — это Марфина приемная мама), а у мамы Иры все равно своих секретов вагон и маленькая тележка. Кто у нее в клиентах был, что она для них делала — никогда не скажет. У Марфы пару раз были нехорошие подозрения, но про такое даже подумать было стыдно… Тем более что к самой Марфе приходили исключительно в поисках благих намерений.
Ну вот как завтрашняя дамочка, например, — сразу по телефону за полтора часа кратко объяснила все свои проблемы, назвала условные фразы, уточнила адрес, пару раз перенесла время и слегка подивилась Марфиным тарифам (не рубли, не евро, не доллары, а золото девятьсот восемьдесят пятой пробы, а уже потом, если все выгорит, то и камушки). В общем, не клиентка — а одно сплошное удовольствие. И анамнез хороший: бесплодие лет семь, запойный муж и диабет у мамы на фоне непрекращающегося невроза у всей семьи. Такую красавицу в нормальный вид приводить сложно, но очень интересно, тем более что бесплодие Марфа и бесплатно может убрать, бонусом, потому как барышня, можно сказать, оптовый поставщик неприятностей. Где таких мама Ира находит — еще большой вопрос, но они все подготовленные звонят и насчет цены никогда не торгуются.
Надо будет на завтра еще одну барышню перенести, а то у Анечки скоро каникулы начнутся, она дома окопается, не даст нормально поработать с клие… Хотя почему не даст? Она же теперь сама уже немножко ведьма, так что пусть смотрит, учится. Главное, чтобы языком никому не трепала. Но ведь Марфа и без того ни с кем толком не общается. Правда, вот Ленку-Амебу видела на днях, родную дочку мамы Иры, но это так… Не знакомство, а смех и грех. Ну и когда ту же самую Амебу в светлый путь провожали, то там тоже… Ну это же не дружба, не приятельство, а симуляция чистой воды, хорошие манеры и салонный этикет. А вот так, по-настоящему, ближе мамы Иры у Марфы точно никого и никогда не будет, потому что ей Ирка и подруга, и сестра, и мама, и семья в одном флаконе. Подумать смешно, но Марфа даже к Ростику маму Иру ревновала, совсем как малое дите, честное слово.
— Мам, а коты правда настоящие? — Анечка неслышно вошла в кухню (опять без тапочек, да?), приоткрыла дверцу холодильника, затаилась, задала вопрос не сразу.
— Настоящие, — Марфа молола добро на скрипучей ручной меленке.
Кофейная мельница выглядела богато и солидно, с отделкой под старину, но на деле, увы, оказалась бестолковой китайской штамповкой — ручка все время сбивалась и проворачивалась, попадала по пальцам. И без того на улице зима и мороз, к рукам надо относиться как можно бережнее, а тут еще эта жестянка капризничает. Так что на дочкин вопрос Марфа ответила почти с раздражением, хотя внутри себя довольно сильно удивилась.
Голос у Анюты сейчас был тихий, но не капризный или обиженный, а немного таинственный, припорошенный налетом секретных девчоночьих тайн, как шарлотка сахарной пудрой. Совсем детский голос, как раз по Анечкиному возрасту. Тоже непривычно. Аня ведь даже почти не удивилась своему ведьмовству, приняла страшную материнскую новость благосклонно и с достоинством — так, будто была принцессой в изгнании, наконец дождавшейся приглашения на полагающийся ей по праву трон. Только раз дала слабинку, спросив: «А ты можешь мне наколдовать волшебные краски? Чтобы я кукол из бумажных сделала настоящими?» — и по правде огорчилась, узнав, что на такие чудеса родная мать почему-то не способна.