Московский апокалипсис
Шрифт:
– Да, осёл у вас знатный, – одобрили гусары. – Такой и целого быка доставит, не то, что одну ногу.
Саше поднесли водки в чайном стакане и кусок сыра. Он степенно, со значением, выпил, от сыра отказался. Потом торжественно поклонился гусарам в пол.
– Благодарствуйте, сукины дети!
– Господа, не прощаюсь! – откозырял Ахлестышев. Нагрузил на носильщика узел с бутылками, и они вышли вон. Спустились на первый этаж и, как бы по ошибке, заглянули в дверь помещения. Там обнаружился караул из пяти человек, шестой стоял снаружи. Рекогносцировка местности была закончена.
По дороге домой Саша балагурил:
– Ну, Серафимыч, ты и душа-человек! Товарища не забыл, водки ему поднёс!
Когда они пришли в подвал и доложились командиру, тот выдумку Петра одобрил.
– Молодец! Они, значит, тебя в полночь ждут? Будет им гостинец!
За час до полуночи Сила Еремеевич собрал отряд и изложил план боя.
– Вы, новенькие, идёте первыми. Тем же макаром: француз при носильщике. Мы в пятидесяти шагах следом. Проходя мимо часового, Саша бьёт его по башке. Чтоб наповал!
Батырь молча кивнул и поглядел на свой кулак.
– Потом лезете наверх. Мы за вами. Подпираем дверь в караулку. Ставим там Тюфякина. Пунцовый с Голофтеевым – на дворе, у окон. Держите караулку на прицеле. Начнётся пальба – бейте их снаружи; Тюфякин стреляет через дверь. Надо, чтоб им было не до полковника – себя пусть спасают. Но лучше бы без шуму.
Партизаны слушали и запоминали.
– Дальше. Саша с Петром заходят в комнату. С “окороком”. Начинают разговор. Мы с Саловаровым врываемся следом. Режем всех белым оружием [46] . Стараемся тихо. Как кончим – сразу уходим. Полковника мёртвого забираем с собой.
46
Белое оружие – холодное.
– Это ещё зачем? – вскричало сразу несколько человек. – Он нас свяжет. Ну его к матери!
– Отставить! – прекратил спор унтер-офицер. – Приказ обсуждать?
– Но для чего нам тот мертвяк, Сила Еремеевич? – не удержался Тюфякин.
– Далеко не понесём. Положим на Поварской, по-возле храма. Им наука! Ну, с Богом…
Ночная Москва встретила партизан темнотой и редкими выстрелами. В развалинах сновали какие-то тени, звякало об камень железо, стучали по битым кирпичам каблуки. Но всяк занимался своим делом и не мешал другому: город был наполнен скрытой жизнью.
Без помех русские дошли до полкового штаба.
– Кто идёт? – крикнул часовой, снимая с плеча ружьё.
– Я был у вас сегодня днём, приносил полковнику сахар, – пояснил Ахлестышев.
– А, вольтижёр! – узнал его часовой. – Поднимайтесь, вас ждут.
Батырь, словно утомившись, снял с плеча мешок и положил у ног.
– А это кто ещё? – встревожился гусар, увидев Отчаянова с его людьми. Больше он ничего сказать не успел: гигант ударом в висок убил его наповал.
Партизаны быстро разошлись на позиции. Батырь вновь взвалил мешок, и они с Петром пошли наверх. Стукнули в дверь и шагнули в освещённую залу.
– А вот и мы! Как обещали!
В комнате оказались те же четверо, что были и днём. Ординарцы кинулись помогать русскому снять груз. Адъютант с полковником отложили карты и встали с канапе. И тут началось…
Саша-Батырь приподнял свой узел (а в нём были кирпичи!) – и хватил им одного из ординарцев. Тот ещё падал на пол, а налётчик уже душил второго. Полковник смотрел на это, разинув рот. Ахлестышев быстрым выпадом, как на уроке фехтования, вонзил ему клинок прямо в сердце. Успел при этом крикнуть по-немецки:
– За свинство в храме!
Адъютант лишь теперь опомнился и схватился за бедро, но его сабля висела в углу. Он бросился туда. Тут в комнату влетел Отчаянов и насадил капитана на кортик.
Схватка на втором этаже была закончена, но шум услышали внизу. Оттуда послышались крики и удары в дверь – это пытался вырваться караул.
– Хватай и вниз! – скомандовал Батырю егерь. Тот взвалил тело полковника на плечо и выбежал на лестницу. Сила Еремеевич сгрёб со стола бумаги, сунул их за пазуху и поспешил следом. Вдруг из караулки раздался залп, и Тюфякин со стоном рухнул на пол.
– Сволочь! – крикнул егерь и выстрели в дверь в ответ. Кто-то вскрикнул. С улицы тоже полыхнуло – это Пунцовый с Голофтеевым били снаружи в окна.
– Саша, кинь полковника и бери Федота! – скомандовал Отчаянов. Вардалак тут же сбросил саксонца на пол. Вытянув руку, опасливо косясь на простреленную дверь, он схватил сидельца и потащил на себя. Внутри щёлкнул взводимый курок. Саша напрягся, но продолжал упрямо тащить… Тут унтер-офицер стал напротив двери и разрядил в неё два пистолета.
– Бежим! – рявкнул он, и партизаны гурьбой выскочили на улицу.
– Пунцовый, Голофтеев – уходим!
“Отчаянные” собрались воедино и бросились в развалины. Саша, тяжело дыша, нёс на плече несчастного Тюфякина. По улицам ездили всадники, слышались команды, но преследовать партизан желающих не нашлось. Дав по развалинам несколько выстрелов, саксонцы этим удовлетворились. В ночи горел разгромленный штаб. Это Пётр, ретируясь, успел сбить лампу.
Найдя тихое место, унтер-офицер остановил отряд и ощупал недвижимого сидельца.
– Прямо в грудь, – сообщил он подчинённым. – Эх, Федот, Федот… Что ж ты за косяк не встал?!
Долго, стараясь не шуметь, отряд пробирался к своему укрытию. Когда дошли, оказалось, что возле колодца их ожидает Степанида.
– Сила Еремеевич, – сказала она ещё издалека. – Чегой-то сердце у меня кольнуло… Все ли целы? Как там мой Федотушка?
Глава 6 “По приказу военного командования…”
Весь день партизаны занимались подготовкой похорон. Когда Степанида отрыдала своё, то заявила, что упокоит мужа на Рогожском кладбище. Тюфякин был старообрядцем-беглопоповцем.