Московский апокалипсис
Шрифт:
Ещё более страшную вещь задумал небогатый дворянин Наумов. Он сколотил огромную банду из 600 (!) дворовых людей дурного поведения. Громилы были разделены на отряды. Каждый знал, что именно он должен жечь и грабить; ждали только сигнала… Наумов собирался начать погром с приближением французов. Когда власти узнали о заговоре и начались аресты, главарь скрылся. Несомненно, его “кадры” приняли потом действенное участие в Московском пожаре…
В целом, однако, ситуация в городе была спокойной. За настроениями москвичей внимательно наблюдал генерал-губернатор граф Ф.В. Ростопчин. Он использовал необычное для тогдашней России средство: сообщал военные сводки населению специальными бюллетенями. Не лишённый литературного дарования, граф часто сам сочинял тексты этих сообщений. Известные в истории, как “ростопчинские афишки”, они были написаны языком, который автор считал простонародным.
После падения Смоленска в Москву стали прибывать первые раненые. А когда 16 августа пала Вязьма, жители города впервые почуяли неладное. Бегство дворян приобрело уже массовый характер: за сутки через заставы на восток выезжало более 1300 экипажей. Начали сниматься и купцы. Лёгкие товары были вывезены, а тяжёлые (такие, как железо или медь) – брошены. Власти начали эвакуацию: в Вологду, Ярославль и Нижний Новгород вывезли присутственные места и учебные заведения.
17 августа в Царёво Займище прибыл генерал Кутузов и вступил в командование всеми четырьмя русскими армиями. Император терпеть его не мог, но вынужден был уступить общественному мнению. В войсках наконец-то установилось подлинное единоначалие. Приветствуя встречавший его караул, Кутузов сказал: “Можно ли отступать с такими молодцами?!” Эти слова облетели армию, офицеры и солдаты приободрились. Но, изучив обстановку, командующий приказал продолжить отступление: силы были слишком не равны.
Между Кутузовым и московским генерал-губернатором сразу возникло взаимное недоверие. Последняя строевая должность Ростопчина была – командир пехотного батальона. Сейчас он отвечал перед государем за Первопрестольную и, как и все, ждал от армии решающего сражения и перелома в войне. Кутузов же отвечал за всю Россию, и в ситуации, когда победить было невозможно. Он уже потерпел однажды страшное поражение от Наполеона – в 1805 году под Аустерлицем. Тот разгром, похоже, навсегда поселил в генерале страх перед военным гением корсиканца. Кутузов понимал, что не ему тягаться с Наполеоном на поле боя. В мире тогда вообще не было человека, способного сразиться с Бонапартом на равных. Гения нельзя победить, но можно перехитрить. Если перевести войну из скоротечной, как выгодно французам, в затяжную. Растянутые коммуникации и плохие дороги наносили врагу урон значительно больший, чем русские войска. Небоевые потери Великой армии в разы превышали боевые. Жара сменялась ливнями, и солдаты болели. Ещё они голодали. Намучавшись со снабжением в войнах 1806-1807 годов, Наполеон заготовил в Польше провианта на 11 месяцев. Но его не сумели доставить к быстро удаляющейся на восток армии. Войска перешли на самоснабжение или, проще говоря, кормились реквизициями и грабежами. Больными и отставшими были забиты все этапы. Уже к Бородино армада Наполеона уменьшилась вдвое – а ведь серьёзных сражений ещё не было!
Но даже такого ослабленного противника Кутузов ещё не мог победить. Вероятно, он уже тогда принял решение отдать Москву, но спасти армию и выиграть время. Это никак не согласовалось ни с планами государя, ни с ожиданиями общества. Кутузову пришлось долго и сознательно обманывать и чужих, и своих. Москвичи сделались жертвой этой вынужденной интриги.
Оставив Вязьму, наша армия отступила в Гжатск. Ростопчин лишь теперь понял, что дело плохо… Началась ускоренная эвакуация из Москвы документов и ценностей. Были вывезены архивы МИДа, Военной коллегии и Сената. Отправлены на восток государственная казна, патриаршая ризница, сокровища соборов, Троицкого и Воскресенского монастырей, Оружейной палаты. Ещё увезли 96 пушек. Из Воспитательного дома эвакуировали 333 старших воспитанника и сохранные суммы [89] . 1125 младших воспитанников, не достигших одиннадцатилетнего возраста, вывезти не сумели. Их пришлось спасать Тутолмину.
89
Воспитательный дом имел собственные значительные
26 августа в 112 верстах от Москвы состоялось Бородинское сражение. Ночью Ростопчина разбудил курьер, отправленный Кутузовым к государю. Главнокомандующий доносил, что сражение выиграно! Враг повсюду отбит. Казаки Платова 11 вёрст преследовали отступающих французов. Завтра утром он, Кутузов, перейдёт в наступление…
В Петербурге с получением такой реляции началось всенародное ликование. Гремели салюты, люди со слезами на глазах обнимались на улицах. Государь произвёл Кутузова в фельдмаршалы и наградил ста тысячами рублей, а всем солдатам велел выдать по пятёрке ассигнациями. Через три дня выяснилось, что никакой победы нет и не было, и что русские снова отступают… Александр никогда не простил фельдмаршалу такой неудачной шутки.
В Москву с Бородинского поля доставили 36 000 раненых. (Ещё 10 000 бросили на месте сражения, хотя французы и отошли к ночи на исходные позиции). Для них не хватало ни докторов, ни корпии, ни помещений. Вся обывательская болтовня сразу прекратилась: людям впервые показали вблизи ужасы войны.
29 августа к ночи москвичи увидели на западе множество огней. Это горели костры на биваках русской армии. Лишь теперь жители поняли, что город сдадут, и начался их массовый и стихийный исход.
30-го граф отослал жену и трёх дочерей в Ярославль. Были отправлены в Нижний Новгород все судебные учреждения и Сенат. Тогда же Ростопчин написал пламенное воззвание к горожанам. Он велел им прийти завтра на Три Горы и там сразиться с неприятелем. “Братцы! Сила наша многочисленна! Я вас призываю на защиту храмов Господних Москвы и земли Русской. Вооружайтесь, кто чем может, и конные, и пешие; возьмите только на три дня хлеба. И я буду там с вами!”
На Трёх Горах по призыву генерал-губернатора собралось более 30 000 человек, готовых драться. Они принесли топоры и пики, и на три дня хлеба… Прождав безуспешно графа несколько часов, люди поняли, что их одурачили. И разошлись.
1 сентября на Поклонной горе состоялась первая очная встреча Ростопчина с Кутузовым. Фельдмаршал заявил, что даст сражение на этой позиции, ввиду древней столицы. На вопрос что будет, если его собьют и на плечах отступающей армии французы ворвутся в город, старик замялся. Недоумение графа рассеял (на ухо) начальник штаба Бенигсен. Никакого сражения не будет, сказал он – Кутузов сдаст Первопрестольную без боя. Именно тогда Ростопчин заявил генералам, что в таком случае город нужно сжечь…
Фёдор Васильевич Ростопчин всегда открещивался от авторства идеи Московского пожара. Иногда, правда, намекал, что без него тут не обошлось, но чаще увиливал… Это удивляло, например, Пушкина: как можно отказываться от такого подвига? Споры о том, кто сжёг Москву, продолжаются до сих пор. Мне эти дискуссии кажутся странными. Что же ещё могло случиться с городом, преимущественно деревянным, из которого ушли население, пожарные и полиция, а пришли чернь и голодные мародёры? Как такой город мог не сгореть? У Московского пожара нет одного автора – их тысячи.
Вернувшись с Поклонной горы к себе, Ростопчин продолжил энергично распоряжаться. По его приказу были заперты все кабаки. Архиерею скомандовали выехать из города и увезти с собой чудотворные образы Богоматери: Казанскую и Иверскую. Опасались, что возбуждённый народ не позволит сделать последнее – возле икон даже выставлялись стихийные караулы. Но теперь людям стало не до Бога; изъятие икон прошло благополучно.
Ростопчин в страшной суматохе последнего дня успел сделать ещё одно важное дело. Скопив возле застав пятьсот реквизированных телег, он вывез из госпиталей на Волгу 25 000 больных и раненых. Нетранспортабельных пришлось оставить в Москве. Сколько их было – никто не знает. Граф называет цифру в две тысячи человек, французы – в десять тысяч. Истина, видимо, где-то посредине. Почти все эти несчастные погибли в огне…
Вечером Ростопчин получил от Кутузова просьбу срочно прислать в армию шанцевый инструмент. В Дорогомилово начали рыть окопы. Обрадованный генерал-губернатор направил туда десять телег с лопатами и заступами. Командовавший обозом офицер долго искал, кому передать инструмент, и все гнали его прочь. Кончилось тем, что из повозок выпрягли и украли лошадей. Команда вернулась в Москву пешком, бросив телеги вместе с лопатами.
Вскоре после этого Ростопчин получил ещё одно письмо от фельдмаршала. Тот сообщал, что военный совет принял решение сдать Москву, и требовал прислать к нему полицейских офицеров. Те должны были провести армию через город так, чтобы колонны не застряли в его тесных улицах.