Москва закулисная-2 : Тайны. Мистика. Любовь
Шрифт:
Помню, я шла по улице, со мной довольно много мужчин, мне что-то говорили, я хохотала… В это время меня увидел Пырьев, он очень разозлился и ехидно так сказал: «А, Веронька, все гуляешь? Да? Ну, гуляй-гуляй…» Я перепугалась насмерть, хотя не моя была вина, что я не снималась. Хотя перед отъездом в Прагу он же говорил: «Васильевой надо выделить деньги на поездку — купить пальто, платье, туфли, чтобы было в чем поехать». Настолько вид у меня был неважный. И мне справили, я до сих пор его помню, демисезонное пальто, очень приличное, и бежевые туфли… А уж из Праги я вернулась вся преображенная, до сих пор помню все фасоны своих платьев.
После выхода картины на экран на улице меня все узнавали. «Ой, Настенька, — бросались ко мне, — ну как там у вас в Сибири?» Письма на «Мосфильм» шли. Моя жизнь резко преобразилась, особенно внешне. У меня была даже котиковая шуба.
А на Сталинскую премию я и не рассчитывала. Конечно, в группе говорили: «Наверное, будет Сталинская премия за фильм». Ну и кто ее получит? — думала я. Конечно, Пырьев, потом оператор Павлов, артисты-звезды. А я что? На меня даже данных не подавали, да их, собственно, никто и не спрашивал. Но потом мне передали, что, когда премия была уже распределена, Сталин, посмотревший фильм, спросил: «Где нашли эту прэлэсть?» И мне тоже досталась премия — от ста тысяч на всех. Мои деньги пошли в семью.
Я считаю, что мне очень провезло в жизни: если бы не эта картина, наверное, иначе сложилась бы моя актерская жизнь. Ну послали бы меня после училища в какую-нибудь тьмутаракань, и жила бы я там в надежде на какую-нибудь маленькую роль.
— Вера Кузьминична, вы производите впечатление женщины комильфо, то есть, что бы ни случилось, вас ничто не может вывести из себя.
— Во всяком случае, я совсем не плачу или очень редко. Но у меня пропадает голос. Нет, не шепотом говорю, а просто лишаюсь его, кашляю. Я считаю себя ранимой, хотя никогда не ругаюсь и стараюсь быть сдержанной.
— Ваши коллеги говорят, что, даже если вокруг будут стрелять, у вас все равно останется аккуратная прическа.
— Насчет головы я очень стараюсь. И если голова плохая, я очень плохо себя чувствую. Я очень завишу от того, как волосы лежат.
— А если бы вам сейчас принесли сценарий, где было бы написано, что вы должны сыграть женщину старше себя, ужасно некрасивую. Не побоялись бы?
— Если хороший режиссер, то не побоялась бы. А если плохой — испугалась бы. Испугалась бы, что не смогу пронести нутро через это уродство. Хотя, допустим, я же играла бабку-одноглазку. Я была такая страшненькая, в рваной шапке и с синяком под глазом. Ничего, мне нравилось, но успеха спектакль не имел. Но с другой стороны, когда из меня хотели сделать, ну, такую немножечко Мордюкову, такую бой-бабу, председателя колхоза, то всегда это кончалось неутверждением на роль: лицо теряло обаяние, понимаете, я не звучала.
Хотя, если честно, на сцене и на экране боюсь быть некрасивой. Вот мы репетировали спектакль «Безумная из Шайо», я там была очень страшна и как-то этого не боялась. Но меня в моем театре до такой степени жалели, говорили: «Вера, ну ты не можешь отказаться?», и на меня это, знаете ли, подействовало. В результате под воздействием этого мнения и всеобщей жалости я от роли отказалась. В общем, я не из смельчаков.
— Поэтому вы не водите машину?
— Да, конечно, не вожу.
— А правду в глаза сказать можете?
— А правду могу сказать, но смягченно,
— А враги у вас есть?
— Наверное, есть. Вот Андрюша Миронов, когда ставил свой последний спектакль «Тени» и дал мне роль, то сказал: «Верочка, у вас такой радужный образ, что в это мало кто верит. Поэтому вы постарайтесь здесь отойти от себя и будьте самоуверенной». Когда я эту роль стала играть и жать, он же сказал: «Да не старайтесь вы. Вы народная артистка, все равно будут слушать. А вы так стараетесь». Но я не могу быть другой.
— Вам не кажется, что из-за ложного страха или нежелания рисковать вы обрекли себя на роль одного амплуа — голубой героини?
— Вообще-то амплуа голубой героини меня не угнетало. «Это единственное, что я умею, — думала я. — Что-то спеть, где-то в кого-то влюбиться, чуть-чуть пострадать».
Но… то ли у меня лицо такое, то ли голос такой, то ли меня все так воспринимали: «Ой, Верочка Васильева! Ой, какая милая!» И вот такой Верочкой Васильевой в лучшем случае я себя считала. Но потом поняла, что на этом как-то застопорилась: с возрастом этих милых девочек не будет, а что же я буду делать? И в этом смысле наш театр плох: более яркие, комедийные девушки находили свое место, а я со своей лирикой и чистым голосочком оставалась в своей нише. Мне повезло, что Георгий Павлович Менглет поставил «Ложь для узкого круга» и дал мне роль отвратительной женщины. Я благодаря его помощи сыграла хорошо. И поверила немножко, что я не просто голубая девушка, а что-то могу еще.
— Вот ведь парадокс: вы в жизни всегда улыбаетесь, а говорят, на сцене чрезвычайно строги.
— На сцене я очень строгая. Расколы, приколы — меня это очень выбивает. Не понимаю, когда перед выходом рассказывают анекдоты. У меня к сцене, знаете, отношение такое старомодное, как в девятнадцатом веке.
— А у вас есть театральное прозвище? Наверное, нет, если вы не признаете шуток.
— Признаю, но только в жизни. А что до прозвища — вот Олечка Аросева зовет меня Кузьмой. Так и говорит: «Ну, Кузьма, ты давай чего-нибудь подбавь жизненного, а то так нельзя». Иногда Кузечкой меня зовут. Муж, например. А я его Ушком зову (фамилия супруга Ушаков. — М.Р.). Но младшее поколение в театре — Верой Кузьминичной называют.
— Ну что, подбавим жизненного? То есть свадьбы. Я имею в виду ваш эпохальный спектакль, «Свадьба с приданым», который впоследствии стал фильмом.
— Успех у «Свадьбы с приданым» был огромный. Спектакль прошел девятьсот раз. И когда мы пели песни, в зрительном зале подпевали. «На крылечке твоем…» Абсолютное счастье.
— Но в отличие от сцены, где любовь двоих закаляется в битве за урожай, в жизни был любовный треугольник: актриса Васильева — режиссер Борис Равенских актер Владимир Ушаков.
— Во время репетиций, я помню, Борис Иванович кричал на меня: «Вера! Ну нельзя же быть такой во всем амебой. Она добивается. Она злится». Он нервничал, что у меня не выходит. А Владимир Петрович Ушаков, игравший Максима, вошел уже в почти готовый спектакль. Он был женат, потом они разошлись, но не я была причиной развода. И еще будучи женатым, как он потом рассказывал, он в меня влюбился. Когда его ввели в спектакль вместо другого артиста, Леши Егорова (прекрасный, но очень пил), то всю свою влюбленность он в роль вложил. А я в это время, как вы знаете, была влюблена в другого.