Москва закулисная-2 : Тайны. Мистика. Любовь
Шрифт:
Филумена — Инна Чурикова — на репетиции, как в детективе Хмелевской — вся в красном: плотно облегающее платье, босоножки и даже шляпка, связанная крючком в сетку.
Джигарханян: Я должен знать, кто из них мой сын.
Чурикова: Если я скажу тебе: «Вот твой сын», — что ты станешь делать?
Самое интересное, что если не знать, кто есть кто в зале, то можно решить, что вон тот длинный, носатый седой человек и есть режиссер-постановщик Самгин. Потому что он скачет вокруг артистов, заводит их, мучит своими ассоциациями и опытом. А тот, кто неподвижно сидит на стуле, менторски скрестив руки на животе, и есть великий и ужасный хозяин «Ленкома» Захаров.
После репетиции режиссер Самгин признается, что продолжает стесняться, задавлен авторитетами, отчего у него временами наступает паралич. Судя по всему, Самгину предстоит длительная работа над собой. Пока же его постоянно ставят на место, и он побаивается даже проституток. То есть не проституток, а артисток, их играющих, — Людмилу Поргину и Валентину Дугину. На его счастье, объявляют перерыв.
— Армен Борисович, сложно играть миллионера, не будучи им? — спрашиваю я.
Артист отхлебнул чайку, который принесла ассистентка Леночка, пошевелил усами.
— Я так тебе отвечу. Я играл миллионера в спектакле «Кошка на раскаленной крыше» тогда, когда здесь никто не знал, что это такое. «У меня сорок миллионов наличными, золотые слитки и двадцать восемь тысяч акров великолепной земли», — кричал я. Но самое смешное то, что я все время говорил — сорок тысяч. Меня поправляли — миллионов. А мне-то что? Что миллионы, что тысячи. И сейчас без разницы.
Пока Инна Чурикова объясняет мне глубину натуры своей проститутки Филумены, у нас за спиной случается маленький итальянский скандальчик: с резкой жестикуляцией и повышенными тонами. От Джигарханяна в антракте режиссер Самгин неожиданно для себя узнает, что Альфред и Филумена будут отрываться в степе.
— Зачем степ? При чем тут чечетка? Может, фокстрот? — робкий голос постановщика.
Но Армен Борисович как будто не слышит:
— Между слов вдруг мы сделаем ногами траха-траха-та. Это должно быть так пронзительно. Это феллиниевский ход — верх температуры. Неужели вы не понимаете?
И зачем таким артистам режиссер, если они сами все знают? Чурикова с Джигарханяном в два голоса возмущены: «Как зачем? Чтобы мешал и все отрицал».
Смех. В том числе и окончательно добитого режиссера. А Джигарханян под одобрительные взгляды партнерши уже серьезно добавляет:
— Толстой гениально говорил: «У меня все готово для написания романа. Не хватает энергии заблуждения». Вот нам не хватает этой самой энергии.
После антракта супружескую пару сменили проститутки и ну давай заблуждаться насчет своего участия в судьбе бывшей подруги Филумены. Заблуждались долго, примерно час. И Людмила Поргина с Валентиной Дугиной, кажется, нащупали интонации, с которыми должны явиться в богатый дом к своей бывшей подружке по ночным улицам.
Захаров на этот раз сидел спокойно и лишь посмеивался над импровизациями своих актрис.
Красавец мужчина с душой Квазимодо
Вечерний спектакль в Москве — утром съемки в Питере — следующий день — уже в Ялте — оттуда перелетом в Краков, и подряд пятнадцать спектаклей — а после этого съемки на Северных Озерах — утром репетиция — вечером спектакль в Москве — и так далее, и так далее… Его жизнь похожа на аттракцион «Гонки на мотоцикле по вертикальной стене». Тот самый, в котором мотоциклист, затянутый в блестящий кожаный костюм с серебряными молниями, если вдруг остановится рухнет. В детстве, глядя на эту сумасшедшую езду, Александр Домогаров вряд ли предполагал, что добровольно выберет для себя такую роль.
Во всяком случае, рассчитывать на спокойную встречу с ним в комфортной обстановке — абсолютно пустая затея. Идеальный вариант — успеть вскочить на заднее сиденье мотоцикла этого безумного ездока, ухватиться за шею и, проклиная его и себя, мчаться, мчаться в надежде понять — что это за
КРАСАВЕЦ МУЖЧИНА С ДУШОЙ КВАЗИМОДО
Интим не предлагать — Мечта сыграть урода — В психушку не ходил — Плакать настоящими слезами — Аттракцион «избалованное дитя» — Не знает, что такое любовь — Под горячую руку лучше не попадаться — Любитель острых ощущений — Страхи и монологи
Санкт-Петербург. Ночь после съемок сериала «Империя под ударом». Вид измотанный. Синяки под глазами.
— Саш, а ты не офигел от такого графика?
— Офигел. И я уже сбиваюсь и путаюсь. Поэтому агенту своему говорю: «Следи, чтобы я чего не забыл».
— А почему в Питере ты останавливаешься в маленькой частной гостинице, а не в «Октябрьской», где обычно живут московские артисты? Или в престижной «Европейской»?
— Мне здесь нравится. Она такая маленькая, тихая. И смотри, в каком прекрасном месте — парк, Черная речка. Вот, видишь яблоню из окна, она вся усыпана яблоками — они твои. А чуть дальше — слива. Опять же, номера хорошие. А «Октябрьская»… Это проходной двор. И потом, там спать не дадут — замучают предложениями интима.
— Тебе часто говорят, что ты красивый мужик?
— Говорят. Только вопрос, как к этому относиться. Красивой может быть женщина, а мужик должен быть — либо обаятельным, либо умным. Я к этому отношусь, честно тебе скажу, очень предвзято.
«Ой, вы красивый мужчина!» — говорит женщина, и что я? Я пошел домой, с этой мыслью закрылся, достал из холодильника банку пива, сижу красивым мужчиной? Это не предмет для разговора. Вот Делон, на мой взгляд, красивый мужик. Причем я вижу красивого мужика не тогда, когда он в «Рокко и его братья», а сейчас, когда складки, седина, под глазами синяки. Для меня Де Ниро красивый, хотя он далеко не красавец. Или Аль Пачино… Какой он красавец? Метр шестьдесят с кепкой, еврейская внешность, но для меня он красивый. Я хотел бы таким быть.
— А тебе внешность мешает или помогает?
— Было время, когда дико мешала.
— Но ведь красавцам предлагают. Героев же нет!
— Да, мне роли предлагали. В Театре Армии я играл все главные роли Армана Дюваля, Звездича. Что, внешность здесь не играла никакой роли? Играла. Но с большим бы удовольствием я сыграл в «Маскараде» Неизвестного.
— А Квазимодо?
— Мечтаю. Клянусь тебе.
— Но из тебя вряд ли сделаешь урода.
— Это еще надо посмотреть. Если это шутка, то она не проходит. А если это серьезный разговор, то Квазимодо — мечта. Ричард Третий — мечта: хромой, горбатый урод. Вот его хочется. Или Сирано с носом. Я понимаю, что никто не будет ставить Сирано с Домогаровым, но хотя бы как эксперимент я бы это сделал. Дело не в носе, а дело в том, что я в себе чувствую по отношению к мужикам, которые в чем-то обделены, а в чем-то настолько сильны, что у меня до трясучки доходит. Сирано, ты пойми, — она пьеса о любви. Не «Ромео и Джульетта», а «Сирано» — когда человек не может дотронуться пальцем до предмета обожания и всю жизнь несет это в себе. Это не любовь, а нечто большее, высокое. Это мое. А ты говоришь — красивый. Ну, красивый, ну и что?