Москва

Пригов Дмитрий Александрович

1111 | 01014 Чем этот день мутней преданья? Ну, разве что, в кости сплошней. Да от поспешного рыданья Становится язык грешней. И не столь беден, сколь немыслим. Какою божею слюной Он лепится на страшной выси? — Ах, ласточка! Пернатый Ной! Да под ногтями знак Иеговы — Куриный царственный помет… Родимые! Но это слово Не токмо что с ума сведет! 1111 | 01015

Но это безумство – как ящик по росту! — Не жаловаться и не уврачевать. Рядками деревьев вживаются в простынь — И ужасом трубным их не оторвать. Обесстрашенный мир умещался на окнах, Родством и рейсфедером выпит до дна. Приставленный к дальней сухотке бинокля, Белел и сводил человеков с ума. Бескрылые крыши, дома и растенья — Ревнительный, нищенский глаз и призор. Но сердце мое, укрепись, как над тенью! Расправься и выкрои новый простор. 1111 | 01016 Беда какая! За остаток дней Нам всей землей уже не расквитаться. И верная погибель тем верней, Что не уйти, как Лот, и не остаться. И это ты да я – и весь секрет! Да честь певца на конкурсе рысистом, Да насекомовидный свой ответ Под фонарем растит разлучник истин. Он прав! Он – сонм! Он подразмерен! Он — Мой друг! Mein Freund! Мой дорогой! Mein Lieber! — Он серебрит измученный закон… Но мы и без того погибли б. 1111 | 01017 Я тоже жил язычеством судьбы, У страха задирал подолы И видел гроздья, долы И зелено-несущие столбы. И тайны пах душней копны, И смерти запах сладко-вязкий… Но кто над вещью отнимал повязку — Не видит больше глубины.

КСТАТИ

1111 | 01018 Какой-нибудь Григорий златоустно Об адском рассуждал огне. А мне, А я, быть может, в мир пришел затем, Чтобы сказать, что уши – лишнее искусство На камне человечьей головы. А вы, А вам приятней слушать про огонь. Но меня – не тронь! 1111 | 01019 Соль солона, как для домохозяек… А ведь она горячее конской пены! Но что там конь! – и это всякий знает, Но, как судьбу, – не вдруг, а постепенно. Я поджидал пророчества Эллады, Трубы германской слушал протяженье, И оказалось, что всего-то надо — Щепотка соли на щепотку жженья. 11 | 01020 Она не мать – дите пометит nigil, Как иудея – веселись пруссак!

До времени. И поперхнется Гегель, И котелок собьется на висок. С сухой руки треща слетят приметы, И будешь – смертник, цыган, нищий, вор. И, заполняя костные пустоты, Польется жгучий ассирийский вар.11 | 01021 Я обесславлен. Веселимся опять! Я знаю только: после, если… – высь ли? Но стены рухнут ноги целовать От первого всесильного бессмыслья. И сердце – стой! оставь хоть на глоток! — Из-под ногтей течет – остановись! постой же!.. Но не у смерти клянчить на венок, Как нету в мире меры для – о, Боже! 11 | 01022 Чумные статуи. Что мне до них? Лети Несмытый призрак тела для отваги! Безумие промасленной бумаги, Костями оперившейся – лети! Но что за вести в мраморном конверте? Ужели грек рассудка не древней?! И, вправду, жилы их помазаны бессмертьем, Как липким медом… медом… медом. Нет! 11 | 01023 На сцене, скрипящей дощатым ампиром, Где бьет балерина упрямым копытцем, Властительный профиль бестелого мира Вздыхает и хочет из пены родиться. Младенец! – все в зависть профана рядится! Но занавес продан и жесть полупьяна, И птицей летят и щебечут румяна, Вот-вот в него тени врастут, словно в лица… И снова смердит оркестровая яма. О, если бы жизнью к нему подрядиться! 11 | 01024 Я вышел на улицу – что там еще Придумает к празднику непогода? Какого младенца, какого урода Мучной небосвод приведет под плащом. Я всех их люблю, но по времени года — Попроще чего-нибудь – хлеба с дождем… – Мы не чужие. В дверях подождем. А вы куда? Уходите, да? А как же крестины? А как же с дождем?.. 11 | 01025 Под снегом город сам не свой И, как подранок-лошадь в пене. Упав с разбегу на колени, Скользит по жесткой мостовой. И тут бессилен постовой. Но смертью пахнущий мазут — На перехвате ли сезона — Нежней последнего резона, Который даром не возьмут. А, может, я не прав – возьмут И снова обратят в мазут. И тает снег еще живьем, И пташка под печалью ветхой Шумит, шумит на скользкой ветке В пальтишке легоньком своем О чем-то очень о своем. О чем она? – еще живьем!