Мост через огненную реку
Шрифт:
– Меня бы это не обрадовало… – отозвался Теодор. Гален прекрасно понимал, что вассалы Князя так просто
его не убьют, слишком важную игру он им испортил. Пыток он ожидал с самого начала и примерно представлял себе, каких – впрочем, костолом Шимони справлялся плохо, Теодор стал терять сознание уже к середине дня. Тогда его заперли в одной из клеток в молельном зале, не забыв рассказать про Встречу. И тринадцать палочек перед клеткой положили, для наглядности – сколько жить осталось.
Вечером они стали готовиться к очередному служению. Его растянули и привязали на столе, лицом вверх, так, что он видел над собой
– Старик? – вскинулся Бейсингем, вспомнив своего ночного визитера. – Не было его там. Удрал, наверное. Жаль, вот с кем бы я побеседовал нежно…
– Да, жаль, – вздохнул Алан. – Старик – это самое интересное. Все остальное так грубо и дешево, что я даже разочарован. У них тысячелетний опыт мистерий, а они ничему не учатся…
…Утром ему дали немного поспать, а потом было то же самое – сначала пытки, потом мистерия. Но в эту ночь пришел страх. Он зародился в отдаленных уголках тела, начинаясь с мелкой противной дрожи, и постепенно поднимался, как вода в половодье, становясь все темнее и тяжелее. Гален боролся, как мог, но понимал, что постепенно проигрывает.
– Ты мне снился, – сказал Энтони. – А на третью ночь все прекратилось.
Теодор крепче сжал его руку:
– Я вспоминал тебя. Говорил с тобой, пока мог… пока не забыт…
…Страх все поднимался и к середине третьей ночи добрался до сердца. Подошел старик, посмотрел на Теодора, и мистерия прекратилась. Его оставили одного, глаза в глаза с фигурой на потолке. Страх загустел, превратился в черный и плотный ужас, выдавил все мысли, и он оцепенел под взглядом Хозяина, как мышь под взглядом змеи.
– Альтеус регетум, – сказал Алан.
– Что? – не понял Бейсингем.
– Маленький весенний цветок ярко-синего цвета, за что в народе его называют синеглазкой, – светским тоном пояснил мальчик. – Вытяжка из его корня вызывает чувство непреодолимого страха, при увеличении дозы переходящего в мистический ужас и при дальнейшем увеличении ведет к полному оцепенению. Судя по вашему описанию, зелья для вас не жалели. Скажите, генерал, вода, которую вам давали, не имела привкуса легкой, хрустальной горечи?
– Я не очень-то разбирал вкус, – задумался Теодор. – Все время ужасно хотелось пить.
– Это тоже признак, – сказал мальчик. – Не беспокойтесь, альтеус регетум не имеет последействия, через несколько дней все пройдет бесследно, никаких страхов не останется. Герцогу Оверхиллу в этом смысле пришлось хуже, с ним работали без аптечных средств. Впрочем, тогда у них было сколько угодно времени…
…Ночи Гален проводил лицом к лицу со страшной фигурой. Утром опять давали что-то выпить, и он засыпал, как мертвый. По счастью, все кошмары оставались в ночи, иначе бы он сошел с ума. Днем будили, и все шло по тому же кругу: пытки, жертвенник, ужас. Впрочем, первая неделя была относительно легкой, по-настоящему все началось, лишь когда приехали гости.
– Этот… в шапочке, с усами – он и есть тот самый князь, которому ты армию обучал? – спросил
– Ты его видел? Ах, да… я забыт. Тот самый.
– Попался бы он мне… – скрипнул зубами Энтони.
– Брось, Тони, князь не хуже прочих. Они там, на востоке, все такие. Эмир Даз-Эзры, даром что мой друг, а тоже… любит врага на пыточном столе из своих рук накормить… Это восточный обычай такой, не слышал? Если господин кормит из своих рук приближенного, это высшая степень благоволения. А для врага – худшее унижение, хуже просто не бывает. Потому что силой с человеком все, что угодно, можно сделать – а тут ты сам… Да не смотри ты вниз, не щади мои нежные чувства, я уже говорил! Я ведь не восточный человек, а яблока очень хотелось…
«Все-таки врать так, чтобы я поверил, ты не научился», – подумал Энтони, но вслух ничего не сказал.
…Так продолжалось до самого тринадцатого числа, когда Галена привели в Чертог Встречи. Не надо было особых умственных усилий, чтобы понять, что его ожидает. Костер быт сложен так, что человек в середине должен умереть не от огня, а от невыносимого жара, испечься заживо. Теодор думал, что мучители останутся наблюдать агонию, но его усадили в кресло на возвышении и оставили одного.
– Напоили еще какой-то дрянью… Не знаю, что за снадобье. Ты в полном сознании, все видишь, чувствуешь, понимаешь, даже шевелиться можешь, правда, еле-еле, тело как замороженное, а голова ясная… удовольствие, скажу я тебе… – он замолчал и еще крепче стиснул руку Энтони. – И этот смотрит… глаз не оторвать. Смеется… – В темных глазах снова появилась отрешенность.
– Эту штуку я тоже знаю, – подал голос Алан. – Только у нее такое название, что язык можно сломать. Быстро от нее не отходят, тем более от такой лошадиной дозы, какую вам дали, но со временем все пройдет. Если, конечно, по ночам будете спать, а не смотреть в небо…
Слова – вещь хорошая, и у Алана славно получалось делать страшные вещи обыденными и даже смешными. Но Бейсингем предпочитал другое средство от неприятных мыслей, и это средство, по счастью, у них было. Он налил вина и бережно приподнял голову Теодора.
– Ну-ка, выпей!
– Да что ты со мной, как с маленьким! – рассердился генерал и приподнялся, опершись на локоть. Его повело в сторону, однако он взял стакан и выпил сам. Алан улыбнулся и подмигнул Энтони.
– В конце концов, их подвела любовь к этим глупым обрядам, – сказал мальчик. – Они вовсе не имеют такого значения, которое им придают. Главное – открыть сердце тьме, а обряды – дело второстепенное, хотя и существенное. И еще вас спасла их жестокость. Встречу можно было совершить и на следующий день, но им захотелось как следует отомстить, насладиться мучениями жертвы. И вот результат. Герцог Оверхилл приказал убить их сразу, по-военному, и теперь их никто уже не спасет и не освободит.
– Я не поэтому… – начал Бейсингем и замолчал, потому что на лице Теодора появилось такое выражение, что у него язык отнялся. Он проследил взгляд цыгана, хотя можно было и не делать этого. Мимо них шла Элизабет, стражник вел королеву в предназначенную для нее палатку, придерживая за обвязанную вокруг пояса веревку. Та тоже повернула голову, встретилась взглядом с Теодором, по лицу прошла судорога ненависти. Сейчас королева совсем не казалась красивой, она быта похожа на ведьму из «Трактата о нечистой силе».